В тот год на новой охотничьей базе увидели вдали низкое озеро, у берегов нарос тонкий лед. Послали за водой хмурого охотника по имени Хишур.

«…в волосах его тело, он носит, как женщина, косу…»

Спустился к озеру, увидел турхукэнни. Подумал: зачем белый мамонт пришел? Даже подмигнул ему хмуро, но турхукэнни охотнику не ответил. Было видно, что обо всех Людях льда думает одинаково.

Хишир устрашенный вернулся.

«Почему у тебя горшок пустой?» – спросили.

«Не будет воды, – ответил Хишур. Горшок хмуро поставил возле кривых ног, согнулся, почти опираясь на длинные волосатые руки. – Белый мамонт Шэли не хочет давать воду, стоит на берегу».

«Снова иди, – угрожающе показал вождь Хишуру зазубренный каменный нож. – Бери горшок, крикни на холгута: „Уходи, глупый!“»

Хишур так и сделал, и Белый мамонт на него посмотрел.

Чувствовалось, что он не просто так смотрит. Чувствовалось, что у него, у холгута, появились какие-то особенные мысли по поводу раскричавшегося оборванца. Хоботом, как рукой, добродушно схватил Хишура, головой охотника пробил лед.

«…невозможно сердцу, ах! – не иметь печали…»

С той поры Хишур почти не покидал теплую тихую пещеру.

Все ворчал про себя хмуро, ворочался, шептал, трясясь, часто моргая, поглядывая в отверстие выхода пещеры, в котором Северное сияние разжигало нежной зеленью небосвод. «Скучно охотиться на мелочь… – шептал. – Скучно выливать из нор сусликов, варить мышей… Глупые лемминги смеются над Людьми льда… Соберутся и смех стоит над норками… Надо далеко ходить, многое видеть, никого не бояться… Надо даже белого мамонта не бояться… Если убить такого жирного, долго сытно жить можно. Если убить такого тучного, вкусно есть можно. Запахнет в пещере не пометом летучих мышей, а мясом вкусным…»

За занавеской из вытертых шкур вождь наказывал строптивую жену. В темных переходах пещеры дрались косматые женщины. Золотушный ребенок плакал, нечаянно наколовшись на каменный нож. Несло тлелыми запахами, темным теплом. Из тундры выходил к пещере белый мамонт Шэли. Брезгливо принюхивался, стучал тяжелыми ушами по засмоленным щекам. Мимоходом зашиб роговой бородавкой двух старушек, пришедших за хворостом. Старушки оказались слепые, убежать не могли. Увидев, что такое наделал, огромный турхукэнни застонал от унижения и стал поджидать охотника Хишура у выхода.

У Хишура низкий лоб.

У него большие плоские ступни.

Одной ногой он мог задавить сразу семь лягушек.

Сам себе шил большие муклуки. Знал, что белый мамонт не любит его.

После хождения на озеро и спора с холгутом голова у Хишура мелко тряслась. Слабый, мечтал: убью холгута. Мечтал: из толстой шкуры сошью по-настоящему большие муклуки. Следя в тундре за кочующими олешками, старался проникнуть в ход их мыслей. Выйдя к реке, пытался проникнуть в ход мысли каждой рыбы, птицы.

Правда, не всегда понимал, где что, оттого путал правду с истиной.

Однажды белый мамонт Шэли вышел из-за утеса и стал ругаться на Детей льда. И, мол, пахнет от них, и бегают они босые, уколоться могут. Шерсть на холгуте белая, густая, почти без блеска, зато необыкновенно длинная. Сердился, что оборванцы хотят править зверями.

Хишур тряс головой, пытаясь понять ход мыслей Шэли.

Потом понял так: приятно гонять наглых оборванцев по треугольным полянам, по кривым тундряным кочкам. Приятно загнать самого наглого на невысокую лесину, затем, пофыркивая, снять сильным хоботом. Нежно и ловко снять. Обвить хоботом. Добродушно смотреть в глаза желтыми глазами. Так добродушно и весело смотреть, чтобы глупый оборванец вообразил, что мудрый мамонт напрашивается на дружбу.