Георгий познакомился с ним в тибетском монастыре в 90-е годы, и уже тогда этому человеку было более ста лет. В монастыре его называли «Белый лама» и относились к нему как к святому. Белый лама был один из тех немногих, кто не только побывал в таинственной Шамбале, но и некоторое время, семь или восемь месяцев, учился в ашраме Белого Братства. Он был единственным адептом Белого Братства не только в том монастыре, но и во всем Тибете. Ему выпала особая честь – после перехода в Атман^>5, его астральное тело должно было переселиться в духовную страну Шамбалу.

О национальности и происхождении Белого ламы мало кто знал, поскольку всех, кто был родом из Российской империи или, позднее, из Советского Союза, называли русскими, хотя в то время, когда Георгий с ним познакомился, этот человек был гражданином Тибета, в дальнейшем КНР и Великобритании. Как выяснил Георгий, именно в то время, когда доктор Лао-Дзин вместе со своим непальским проводником достиг ашрама Белого Братства и провел в нем три месяца, одним из молодых посвященных в нем был будущий Белый лама, которого Лао-Дзин упомянул среди «русских». И Белый лама подтвердил это Георгию во время их встречи в монастыре Ташилумпо: да, Лао-Дзин гостил у них в то время в ашраме.

Для того чтобы точнее восстановить в памяти рассказ Георгия, я разыскал его труды, что открыло мне путь к написанию этого романа. Поступая так, я не нарушаю какие–либо этические правила: Георгий сам хотел написать книгу об этом человеке, для чего собирался приехать в Грузию для сбора дополнительной информации и поисков его близких. Понятно, что и эту историю он рассказал мне потому, что тот старик был моим соотечественником, и я мог бы как-то помочь ему в его поисках. Однако Георгий не успел выполнить задуманное, но я уверен, что столь талантливый человек наверняка написал бы замечательную книгу. Поэтому, берясь за перо, я в чем-то исполняю его желание.

Нинико не радовалась, когда шла в школу, и никогда не спешила, но не потому, что не любила учиться или ей было трудно, наоборот, она была лучшей ученицей в классе и считалась самой способной. По сравнению с другими учениками на нее обращали большее внимание, наверное, и это создавало неловкость, но причина все-таки была в другом: она не хотела терять времени на школу. Ей не о чем было разговаривать с девочками. Как только звенел звонок, она бежала домой. Деревенские сплетни, пересказ вчерашних новостей, увиденных по телевизору, и обсуждение городских жителей ее не привлекало.

Нинико жила с дедушкой в высокогорном хевсурском селе Барисахо. Раньше их семья была многочисленной, известной во всем Хевсурети. Родители Нинико погибли в дороге, когда ехали на автобусе в Тбилиси. До этого умер старший брат. Тогда она еще не ходила в школу. Один дядя, младший брат отца, погиб в Афганистане, второй – старший – жил в Тбилиси. Он был врач, и, по словам дедушки, этот сытый горожанин не походил на хевсура. Он изредка приезжал летом со своей семьей на две-три недели отдохнуть и заодно исполнить сыновний долг. Этим все и кончалось. Больше он не показывался. Деньги, правда, посылал, но разве этого было достаточно, чтобы старый отец и осиротевшая племянница почувствовали семейное тепло? У нее была и тетя по материнской линии, ее тезка, она проявляла к девочке поистине материнское тепло и старалась не обделить вниманием. Однако у нее была своя семья, да и здоровье не позволяло делать больше, поэтому Нинико сама управляла домом. Переваливший за семьдесят дедушка, несмотря на превратности судьбы, выглядел бодро. Он оплакал всех, но сам не давал остыть дому предков.