в города тьму с головою,
Точно в толпу акробат
из парусов шапито?
Точно ли это меня
в семьдесят третьем колене
Люди явили на свет,
мама с трудом родила,
Корь, и объяв, не взяла
в жарко-чудовищном крене
И скарлатина, сдавив,
дух испустить не дала?
Может ли быть, что со мной,
под руку, гибкая, рядом
Движешься, как тишина,
и не боясь высоты,
Мне уступаешь во всём —
шёпотом или же взглядом,
Или понурым кивком —
невероятная ты?
Мне ли открыты цветов
дикорастущих пещеры,
Где укрывается шмель
или пирует пчела?
И неужели меня,
полного меди и серы,
Не упустил ни на миг
ангел мой из-под крыла?
Как тяга…
Как тяга медленной реки,
В своей громаде незаметна,
Вода к воде стремится тщетно
И тащит стрежнем топляки;
Как сила тонного песка,
Ползя по мертвенной Сахаре,
Сгоняет тень рассветной хмари,
Будь та хоть с бездну велика;
Как под стрехой тиха огня
Гряда, невидимая глазу,
Становится пожаром сразу,
Вдруг лопнувшим стеклом звеня —
Так вера в сердце день за днём
Растёт по скрупулу и грану,
Безверия латая рану
Грядущей радости дождём.
Уведомление
Теперь мой ход. До этой полосы
В песке, траве, асфальте и бетоне
Не я. Теперь наручные часы
Куплю себе наверно на «Озоне»,
Кроссовки «Найк» январской чистоты,
Велосипед с ручными тормозами,
И всё, и всё на свете, что не ты
Добыла кровью, потом и слезами.
Я всё куплю во сне и наяву,
Чем в юности мучительно увлёкся,
По правилам с абсурдом парадокса,
И всё, о чём от бедности реву.
Не оттого, что этого хочу —
Бессмысленны мои приобретенья, —
А потому, что так себя учу
Азам и мастерству пренебреженья.
Теперь мой ход. И я почти готов
Оставить мир предметов и желаний,
Как лев, содрав питательный покров,
Гиенам оставляет остов ланий.
Место
Зачем-то я в июне вспоминаю
О ноябре, безмолвном и глухом
Когда меня – зачем, опять не знаю —
На целый день свезли в казённый дом.
Троллейбусом в предутреннюю темень,
В какой-то стародавний детский сад,
И я не вижу смысла в этой теме,
Не вписанной в покойный жизни ряд.
Не вижу, но мучительно пытаюсь
Хоть что-нибудь, хоть искру разглядеть…
Вот я в фанерный шкафчик раздеваюсь,
Вот снег идёт, стараясь не шуметь,
Вот рисовая каша, тошнотворной
Громадой на тарелке разлеглась —
И я хворобой приторно-притворной
Её с моих долой желаю глаз…
Вот лестница, зеркальные перила.
Куда она? В какую высь ведёт,
Закутанная в сурик и белила?
С трудом преодолев один пролёт,
Гляжу – в тени лепнины потолочной
И штор, бордовых, точно винегрет,
Нет никого – лишь в золото-барочной
Фальшивой раме – Ленина портрет.
Мне кажется, что времени потоки
Застыли там в кошмаре и тепле,
Как все мои грядущие уроки —
На холодом расписанном стекле.
Полвека
Полвека – и в дальние страны
Как будто меня занесло…
Бывало, подъемные краны,
Как цапли, стучали в стекло,
И, строя великое в малом
От вечности на волосок,
В средину двора самосвалом
Речной завозили песок.
За играми – ссоры и драки
Там были, любовь и вражда,
Из внешнего мира собаки,
Ища, залетали туда.
На сливочно-круглой верёвке
Там простыни сохли в жару,
Из форточек запах готовки
Заботливо шёл поутру;
В межствольном июня с июлем
Натянут был тощий гамак,
И серым прожорливым гулям
Крошили мы хлеб натощак.
Водою священного Ганга,
Горбатый, как сказочный гном,
Там дворник из чёрного шланга
Окатывал клумбу и дом.
Твердили мне свыше: – Готовься
Прилежно к тому и сему!
Но времени не было вовсе
Взросленью дано моему.
Поскольку отправлено было
Всё время в полуденный пруд,
Где лилий зелёная жила
И стаями рыбы снуют,
Где дрожью застыли стрекозы
В подсолнечной ряби сквозной
И мыслей тревожных занозы
Не лезут под воду за мной.
Математика
Математика, математика,
Моему уму мать и мачеха.
То резиночка, то кристалл она,