То Алчности явилась миру Тень.

Все оценив и ярлыки наклеив,

Мораль перекроила на свой лад.

Теперь, не смейте без монеты,

Ни руку протянуть, 

ни помощь оказать!

И люди тупо следуют завету,

Забыв о чести и любви.

Теперь, все меряют деньгами

И дружбы узы, и сердец Союз.

Куда ни глянь, кругом одни расчеты.

И смотрят на тебя с укором,

Как посмел ты, за "спасибо" помогать!!!

Дворянина дернуло словно от удара шаровой молнии. Он обернулся.

– За это можно навсегда сгинуть в катакомбах каменоломен Республики. Мечников среди нас много. Но нашему народу не хватает певца способного пробудить Голос Крови могучих прадедов. Кто бы Вы ни были. Я счастлив, что Судьба свела нас.

Откупорив ещё один бочонок Скарамуш извлёк на свет два длиннющих балахона, собранных из невесть каких лоскутов и латаных перелатанных безумным количеством заплаток.

– Вонь отобьёт излишние любопытство жандармов, а балахоны скроют наши лица. В монастыре Каталины часто подают нищим и бездомным. Мы сможем беспрепятственно попасть вовнутрь. Но надо торопиться. Гробовщики оберут трупы перед захоронением. Вы сможете опознать Корявого?

– Лысый старикан с покалеченными пальцами правой рукой и арбалетной стрелой в шее, у самой башки.

– Тогда за дело…

                                   * * *

Солнце поднялось почти в зенит. Его яркие и уже тёплые лучи резали наискосок, полумрак отесанной дубом спальни. Широкая резная кровать, заваленная пуховыми матрасами, подушками с гусиным пухоми массивным балдахином с парчовыми шторами, занимала почти весь объём спальни. Молодая девушка, в кружевной ночнушке на голое тело, все ещё валялась в объятиях шелковых простыней и одеял, набитых тончайшей овечьей шерстью. Старая служанка повесила на стойку у ширмы роскошное голубое атласное платье, отороченное белым шелком. И начала складывать в корзину вещи, разбросанные по софе, бурча что-то себе пол нос. Не успела она поднять камзол подопечной, как из него вывалился и с грохотом бухнулся на пол крупнокалиберный пистолет.

– Да что ж за напасть-то. Откуда она только берет эти адские игрушки?

– Ничего они не адские! – раздался звонкий голос из-под вороха подушек. – Доброе утро, Ефросинья.

– День добрый, Ваша Светлость. Опять до полночи книги свои читали? Все свечи до самого корня пожгли. Воску кругом накапали.

– Это что ж, мне и читать нельзя? – юная княжна вылезла из-под одеял и уселась на кровати.

– "По деревьям не лазай, используй женское седло, не бегай с дворовыми мальчишками, леди не должна фехтовать, откуда у вас пистолет?", Вы постоянно мне все запрещаете!

– Нешто я, запрещаю? То батенька Ваш… меня за вами ответственной поставил. Да мало того, заветов суровых надавал. Мы ж простого роду племени. Нас за непослушание и прибить могут. Как же мне ослушаться то? – горечь обиды звонкой струной звучала в голосе старой служанки.

– Да и Вы мне, как родная. Я вас с пелёнок нянчу, а вы? Вот, платье Вам для празднования принесла. Белошвейка к утру закончила только.

– Сигизмунд мне не отец! И я зелёное просила, а это голубое и атласное. Ненавижу атлас, уж лучше шёлк тогда уж.

– Зелёный весной не носят же, и торжества семейные. Должно по кодексу наряженным быть. Вы хоть и княжна, а кодекс он для всех кодекс.

– Я хочу хотя бы на свой день рождения пойти в зеленом!

– Но, Эбигейл, ваши фамильные цвета голубой и белый, они так прекрасно подчеркнут ваши черные волосы и белую кожу. 16 лет бывает один раз, и на Ваш день рождения приглашены важные люди со всех концов империи. Вы должны быть символом процветания и единства.

– Хорошо, кодекс – значит кодекс.

Служанка, закончив с бельём деловито вышла из комнаты унося с собой корзину с грязной одеждой.