Баянов нервно накручивал пакетик чая на ложку и выжал его, глядя на остальных. «Нет, – думал он, – Лобанский точно взял то, что ему действительно нужно… Эх, никогда бы не подумал, что буду сравнивать себя с ним».

– Андрей, а какое бы вы выбрали место, если бы у вас была возможность посетить его и остаться там на сколько угодно времени, не думая о деньгах? – спросил Фёдор Степанович.

– А уехать оттуда можно в рамках этой поездки? – уточнил Баянов.

– Нет, вы выбираете одно место и можете там находиться сколь угодно долго, но как только вы выезжаете оттуда, все привилегии заканчиваются. Вот к примеру, выберете вы Ростов-на-Дону, и вы можете прожить здесь хоть вечно, тратить деньги, исследовать, но выехать за пределы города не сможете.

– Ммм… ну тогда я бы выбрал Южную Америку, – заявил Баянов.

– Вы бы жили там вечно? – уточнила Милослава.

– Нет, я бы там умер от старости, или от болезни, или от нападения дикого животного. Не вижу смысла в вечной жизни или неуязвимости.

Все задумались. А ведь что такое вечность, вечность для человека? И почему нам отведено именно столько лет?

– Думаю, вечная жизнь для человека – огромное бремя, – грустно сказала Милослава. – Ведь даже если представить, что не будет никаких эмоций, а значит и тяга к познанию исчезнет, всё потеряет смысл. Теперь, мне кажется, я понимаю, почему у всего есть свой жизненный цикл. Всё, что вечно, рано или поздно теряет свой смысл.

– Мир наполнен непостоянностью и конечностью, поэтому он прекрасен. Ведь что может быть ценней, чем поймать момент? Момент мимолётной красоты, – добавил Фёдор Степанович. – А ведь когда-то и ты был красив, весел и добр, жаль, что я упустил этот момент, – переведя взгляд на Баянова, продолжил он.

– Очень смешно, – сыронизировал Баянов, погладил свою щёку с трёхдневной щетиной и примял немного рукой растрёпанные волосы. – Да, нужно бы побриться, а то в самолёт не пустят. У меня в паспорте фотография семнадцатилетней давности, – вздохнул он.

– Хех, вот и я тоже смотрю иногда на этого человека в паспорте и думаю: «Боже! Что же с тобой стало?» – улыбнулся Фёдор Степанович.

– Фёдор Степанович, вы паспорт три месяца назад поменяли по достижению сорока пяти, – пробормотал Норотов.

– Ох, что вы меня сдали так быстро? Я уже было решил всех убедить, что я никак не изменился, а таким родился, – по-гусарски закручивая кончик уса, ответил Фёдор Степанович.

– Ага, с усами и сединой, – добавил Баянов, и все засмеялись.

Идущий по коридору Лобанский услышал звонкий смех Милославы и невольно улыбнулся. Её смех вызвал у него тёплые отцовские чувства. Эта связь возникла тогда, когда пятилетняя Милослава, оставшись с ним наедине по просьбе её родителей, без капризов и истерик исполнила все его просьбы: не шуметь, не разговаривать с ним, не смеяться вслух и не отвлекать, если это не дело чрезвычайной важности. Она тихо сидела на кухне и играла, как ему казалось, но сделала много бутербродов и каждый час, молча улыбаясь, подносила ему по одному на тарелочке, в то время как ещё юный Лобанский писал свою первую кандидатскую. Он кушал их, каждый раз провожая её подозрительным взглядом. После шестого бутерброда он решил всё же проверить, чем занимается ребёнок. Зайдя на кухню, Лобанский увидел на полу разложенные книги и маленькую Милославу, которая вырезала из них понравившиеся картинки и приклеивала к холодильнику. Лобанский уже думал на неё разозлиться, поскольку все картинки были по теме его кандидатской, но маленькая Милослава сказала: «Когда я смотрю на картинку, я сразу вспоминаю, о чём книга, в которой она была. И поэтому маме не нужно их мне перечитывать, и у неё остается больше времени, чтобы делать мне пирожки». Лобанский поразился хитрости и находчивости пятилетнего ребёнка и невольно заулыбался. На что Милослава сказала: «А тебе надо больше кушать, чтобы было время со мной играть».