Говорившая женщина наложила мне ароматных овощей.

– Да, и тело укрепите.

Сказал мужчина и получил от женщины шуточный подзатыльник.

– Спасибо, подумаю. У меня шесть дней до начала учёбы.

– Вот и живите. Ещё компота?

Компот, действительно, был волшебно вкусным. Даже сейчас помню его вкус. Прохладный, немного терпкий. Идеальный для лета.

После обеда часть старших ушли в поля. Детвора высыпала на улицу. Унгей с ними.

Я же сел на порог дома и достал фотоаппарат. Дети были увлечены игрой. Они бегали, смеялись, прыгали. Жрица вместе с ними. Но даже при этом она отличалась. Не только не японской внешностью, но и аурой. Что-то в ней было неуловимое. Тогда я не понял, что именно.

– Вы можете пожить у нас эти дни.

Женщина развешивала белье на улице. К ней подбежала Унгей и стала помогать. Она, видимо, услышала эти слова:

– Сидзюко может жить в комнате деда.

Я оторвался от процесса фотографии. Замер.

– Нет, Хасу. Так не очень хорошо. Ты девочка. Живёшь одна. А это молодой человек.

Женщина говорила с нежностью в голосе, но твердо. У Унгей снова появилось уже знакомое мне выражение непонимания.

– Этот человек не способен никому причинить вред. Он добрый.

Впервые за день я увидел такую жрицу. Голос был ниже, чем её обычный звонкий детский голос. Интонация была серьезная. И лицо на минуту стало непроницаемым, смотрящим куда-то вдаль.

– Хорошо, Хасу, раз ты так говоришь. Простите, Сидзюко, за мои слова.

– Нет, нет, все в порядке. Я чужак. Да еще и парень. Конечно, вы правы. Я буду жить в палатке. Лето. Когда еще я так смогу пожить.

Это было правдой. Я подумал, это хорошая идея. Глубинка Японии и возможность побыть ближе к природе манили меня. Часть меня.

– Хорошо. Спасибо за помощь, Хасу.

– Я сбегаю к бабушке Чуи.

– Хорошо. Возьми для неё обед.

Унгей убежала. За ней побежала часть детей.

– Не верите, что эта жрица, да?

Женщина села рядом складывать чистое белье. Я присоединился, стал ей помогать.

– Да. Раскусили. Вериться с трудом. Везде, где я был до этого, священнослужители были добротные седые дяди. Кто-то даже с животиком.

Мы с женщиной хохотнули.

– Пока муж не вернулся и нас двое, давайте расскажу вам ее историю. Муж знает не все. Вижу, Хасу вам доверяет. Значит вы надежный и хороший человек.

Я молчал. Мне нечего было сказать. Эти люди не знали обо мне ничего. Не знали моего истинного характера. Они были простые и открытые, и, видимо, считали и меня таким.

– Хасу появилась у старика зимой. Он вышел идти в храм и нашел на крыльце корзину с Хасу. Ни следов, ни записки, ни вещей… Ничего. Даже одежды. Посреди зимы младенец был укутан в один плед. Помню, какой шум это навело в деревне. Вы видите, деревня маленькая. Ближайшие поселения или через гору или через трассу. Далеко. И тут младенец. Но старик остановил все наши возмущения. Он поднял руку, призывая к тишине, и тихо сказал, что это жрица. Сама богиня её прислала. Сказал, взял необходимое для девочки и ушёл к себе. Ох, что было после его ухода. К слову сказать, старика обходили стороной. Отчего-то жители считали его странным. На мой взгляд, он был просто замкнутым монахом. Но добрым и полным любви. Не все разделяли мое мнение. До сих пор многие считают старика не от мира сего и чуть ли не духом. По мне так, обычный монах. Тихий, молчаливый и очень глубокий человек. Тем вечером, несмотря на сопротивление мужа, я пошла одна к старику. Надо было мягко с ним поговорить. Ведь от него сильно зависело, как деревня примет малышку. Вы с города. Но деревня это семья. Это действительно одна семья. Тут мы держимся друг за друга. Но и обратная сторона всегда есть. Изгой будет изгоем для всей деревни. Что тогда остаётся такому человеку? Старик не стал изгоем, несмотря на то, что он тоже чужак и странный, но он был жрецом. Все-таки традиции тут ещё чтут. Но девочка… В общем, я шла поговорить со стариком. Так сложилось, что только у меня с ним были отношения. Вне рамок жрица. Мы часто беседовали. О богах, жизни, смерти, урожаях хе-хе… Хороший он был человек. Встретив меня, он сразу пошел к девочке. Та спала. Жрец же оттянул её пеленку и оголил плечо. Я не поняла смысл его действий, пока он не объяснил.