– Что за варварская страна! Но теперь-то вы, Босуэлл, на землях нашего просвещенного короля, вам больше ничто не грозит.

– Университеты Шотландии не младше английских, – так же светски отвечал граф, – но методы преследования изменников, полагаю, не отличаются от местных, милорд Дакр. Надеюсь, вам никогда не придется узнать ваших соотечественников с той же стороны, с какой я знаю моих.

Какого дьявола, думал Уильям Дакр, бежать из своих мерзких слякотных холмов в облезлом вереске сюда, в гостеприимную Англию, если ты не готов признать преимущества английского образа жизни. Ну, они еще и в Лондоне навалят мне этого дерьма немалую кучу, желчно думал Босуэлл, хватит приличную мазанку построить за городской стеной, ежели король не пригласит жить во дворце. И как в английскую голову не входит такая простая мысль – что он бежал не от шотландцев, а от церковного суда кардинала Битона? А, главное, кто, ничтоже сумняшеся, кичится тут перед ним душевной чуткостью англичан? Племенной говнюк Дакр, который устроил слив сортира в темницы замка, дабы пленники могли ежесекундно обонять его величие! Да у последнего из Армстронгов не хватило бы на такое чувства юмора. Специфический английский способ шутить… Уильям Дакр, которому перевалило за пятьдесят, седой, обрюзгший телом и лицом, но не утративший острого ума и решительности в бою – он сидел у сассенахов на Западной марке искони, что ты с ним ни делай. Короткая его отставка и замена на Камберленда удовлетворения Генриху Тюдору не принесли, и на пост пришлось вернуть того, кто понимал, о чем речь, кто был плоть от плоти приграничных болот. Уильям Дакр – он видел восемнадцатилетнего Белокурого, исполненного лучших намерений, приносящего первую присягу Хранителя Марки на Дне перемирия, он же видел теперь его, тридцатичетырехлетнего, разуверившегося и циничного изгнанника под обвинением как гражданского, так и церковного суда. Жизнь идет, но есть люди, как камни – перекатываясь, они всегда возвращаются на свое место.

– Что ж, граф, вы в Лондон, ко двору? – спросил Дакр, после того, как гость пару дней отдохнул с дороги.

– Когда истощу ваше гостеприимство, друг мой, – улыбнулся Босуэлл.

Джордж Уишарт был сожжен в Сент-Эндрюсе в марте того же года – за ересь, однако он в самом деле убил кардинала Битона. Об этом Патрику рассказал как-то приятным майским утром хозяин дома, разбирая срочную почту с Севера. Расправа над кальвинистом подогрела чувства известного слоя нобилей, вдобавок слишком многих задевала спесь Битона, в последние годы возросшая невероятно. Добро бы только спесь… но он смещал людей с нагретых мест и лишал источника пропитания одним мановением руки. Да и, кроме того, многие были ему должны – в прямом смысле, а что может быть лучше, чем закрыть долг смертью заимодавца? Группа заговорщиков во главе с Норманом Лесли, мастером Ротсом, проникла в замок Сент-Эндрюс под видом каменщиков через брешь в стене… и они беспрепятственно взошли в покои кардинала, шум случился только возле самых дверей его спальни. По счастью, Маргарет Огилви была в городе – только это ее и спасло. Последней репликой Битона, уже опустившего руку на рукоять палаша у постели, было:

– Я – священник, вы не посмеете убить меня!

Кардинал Дэвид Битон, архиепископ Сент-Эндрюсский, верховный примас Шотландии, так и умер с ощущением того, что этого быть не может. Самое отвратительное, впрочем, было впереди. Шайка убийц оставалась в замке, когда весть разнеслась по городу и поднялось волнение на улицах. Тело кардинала, обнаженное и обезображенное, было выброшено на крышу холла, того, что выходит стеною к улице,