Мне же уже восемнадцать. Неужели я не заслужила права «завернуть воротник», то есть пройти обряд перехода, символизирующий превращение майко во взрослую гейшу?

Сколько еще времени оставаться мне в чайном доме, перемещаться по городу украдкой, с неизменным белым макияжем на лице и в черном парике, скрывающем мои белокурые волосы? Обречена ли я находиться здесь до тех пор, пока не закончится время моего цветения? Или пока кто-нибудь не узнает, кто я такая?

Не раз наблюдала я за тем, как незнакомцы, глядя на меня, с любопытством указывали себе на нос, имея в виду мой длинный прямой ирландский нос. Почему так важно было сохранять мое инкогнито? Отец мой давно уехал и находится вне опасности. Почему же мне запрещено занять свое место в мире цветов и ив?

Я делала все, что говорила мне окасан, абсолютно все. Использовала сушеный соловьиный помет, чтобы бороться с проблемной кожей лица. Дважды в день, стоя на коленях, мыла полы на веранде, отчищала испачканные простыни, которыми покрывают футоны, подрезала бамбук в саду.

Судя по взглядам, бросаемым на меня ранее в этот день, я могла с гордостью признать, что превратилась во взрослую женщину. Хотя это было и безнравственно, я виляла ягодицами при ходьбе, как делают опытные гейши, туго запахнув на бедрах полы своего зеленого, расписанного вручную кимоно с изображением желтых и розовых цветов. В волосах моих поблескивали серебристые шпильки с розовыми наконечниками.

Люди смотрели на меня, куда бы я ни шла. Ах, я не такая красивая, как Симойё, но я выше всех прочих майко в своих сандалиях на шестифутовой подошве с крошечными колокольчиками – из той обуви, что подарил мне отец, я давно выросла. Гейше-ученице не принято ходить в одиночку. Мы обычно появляемся на людях в компании сопровождающего, за исключением тех случаев, когда ездим в рикше парами. Я чувствую себя такой взрослой, когда, покачивая своим красивым бумажным солнечным зонтиком, иду по извилистым узким улочкам города вдвоем с Марико, делающей то же самое.

Сегодня я игнорировала взгляды любопытствующих японцев, низко опуская голову, чтобы никто, подобравшийся ко мне слишком близко, не рассмотрел мои зеленые глаза. Мне было очень важно ускользнуть из чайного дома незамеченной, чтобы я могла сделать то, что хотела.

В одиночестве.

Сколько времени я отсутствовала? Час? Вряд ли больше. Я прижала сверток, тщательно завернутый в желтую ткань и перевязанный красной бечевкой, к груди, туго забинтованной под кимоно лентой. Внутри у меня все сводило, настолько сильно я нервничала при мысли о том, чтобы предстать перед Симойё. Какое бы оправдание я ни придумала, я как наяву видела, как тело ее раскачивается взад и вперед в выражающем неодобрение ритме, который я хорошо узнала, когда она распекала меня за совершение какой-нибудь ошибки, в то время как другие майко притворялись, что не подслушивают.

В смятении я покачала головой. Именно окасан изобретала одно неправдоподобное объяснение за другим, всякий раз как я спрашивала ее, когда уже придет мое время вступить в мир гейш. Сейчас я была готова, но Марико сообщила, что я должна подчиниться решению окасан и подождать, точно так же, как мы пережидаем дождь.

В действительности я так никогда и не смирилась до конца с дождем, так как не могла забыть своей первой ночи в чайном доме. Та сцена навсегда запечатлелась в моем сознании: красный фонарь над деревянной тропой, ведущей в сад, буйство зеленой растительности и то, как падают на землю прямые струи дождя. Я помню все до мельчайших деталей. Жаркая влажная комната, мощный искусственный пенис из кожи, с помощью которого окасан удовлетворяет свое желание, снова и снова вводя его в свое сердце цветка, и мы с Марико наблюдаем, как одна за другой ее захлестывают волны блаженства.