Вот с одного из концов площади милиция
Решительно в его сторону направляется.
А самый главный милицейский уже и вовсе
Руки крутить начинает,
Ругается недобрыми словами.
А Петри на него смотрит,
И видит маленького мальчика,
Который однажды по доброму
Накормил во дворе собаку,
И по холке потрепал на прощание.
И Петри говорит
«Послушай, милицейский,
А ведь в тебе тоже есть природа бодхисаттвы,
И по жизни ты бывал прикольным таким бхику,
Маленьким, но бывал.
А чего бы ты хотел, если бы желание
Твоё, вдруг, исполнится могло?»
Милицейский даже опешил,
Но ответил
«Денег бы хотел. Я бы машину купил иностранную,
Семью на море возить,
И палку новую…»
А сам винтить продолжает.
А Петри насквозь милицейского посмотрел,
И свободной рукой из-за спины у него
Мешок денег вытащил.
«Держи, говорит, мешок денег.
Но на этом твоя хорошая карма
Закончилась».
Милицейский за шляпу схватился
И с громким хлопком исчез.
Только дымок над асфальтом остался.
Петри тогда вокруг посмотрел,
И увидел, что мир изменился,
Светлее стал,
И люди вокруг – внутри – сделались,
Точно дети.
Которые, значит, играют…
И уже совсем-совсем заигрались,
Домой пора.
И в каждом – зажжено по лампе Будды.
Или по свечке.
Или по спичке.
Кто как старался.
Понял тогда Петри,
Что он сам и есть бог грибов.
И что все это время он шёл своей дорогой.
Той, с которой ни уйти, ни свернуть.
И все, что теперь ему оставалось, —
Помнить про свет,
И другим большим детям напоминать об этом.
Тьюкуррпа двадцать первая
Про зонтики
Сначала у Каури не было имени.
И никто не знал,
Кто она.
Какого рода.
Племени.
Вида.
Никто не видел её, не различал.
Потому как не было у неё ещё ни природы,
Ни смысла.
Сначала Каури-без-имени просто была-не была.
Болталась чёрт знает где.
Летала над водою,
Над сушей.
Потом осмыслислась.
Развлекаться стала.
Ориентировалась по звёздам.
Рыб искусству аэрографии обучала.
Людей сачком ловила,
Коров – шапками бумажными,
А кого поймать успевала,
Того в банку складывала.
И на стол Боссе ставила – в ряд.
Поставит банок пять,
И в чайник залезает. Спать.
Боссе приходит, головой качает,
Выпускает всех обратно.
Рыб с неба – в воду.
Людей – из банки,
Коров – из шапок,
Каури-без-имени
Оставляет как есть,
В чайнике.
Потому что не видит.
Только чай подливает.
А Каури-без-имени чай молча пьёт
И наполняется.
И постепенно целостность обретает.
Цветность.
Плотность.
Материю постигает.
Заглянешь в чайник, бывало,
А там – живое.
Вот так и Каури-без-имени.
Живая.
И уже хочется ей что-нибудь для Боссе сделать.
В благодарность.
За чай.
И вот что она придумала:
Молнии к чаю ловить.
Это у богов завсегда вместо казинаков хорошо заходит.
Электричество.
Сидят, случалось, чай пьют,
Молнии в чашки макают, вприкуску,
Радуются.
Только придумать – это одно.
А вот как их ловить, молнии-то —
Совершенно не понятно.
Весь вечер Каури-без-имени продумала.
На горные пики взбиралась —
Медитировать.
Асаны всякие выполняла.
Сатсанги ловила.
Стены ашрамов расшатывала.
Придумала, наконец.
Собрала антенну из палок, спиц и платья.
На макушку сосны взгромоздила.
А тут как раз и гроза подоспела.
Молнии по небу носятся.
Гром гремит.
Капли в землю ввинчиваются, как сваи.
А Каури-без-имени под ловцом молний устроилась.
Ждёт.
А молнии всё мимо летают,
Не интересно им ни платье,
Ни спицы,
Ни кусок деревяшки.
А Каури-без-имени ждёт.
Ведь, промокну, думает.
Совсем промокну.
Чихать буду. На всех.
Думает, а сама не промокает.
Сама не промокает, а думает.
Так она зонтики изобрела.
И с тех пор её люди очень сильно почитать принялись.
И даже имя придумали – Каури.
Кудрявая.
Почему Кудрявая? Кто её знает…
Просто имя такое.
Тьюкуррпа двадцать вторая
Про обстоятельность
(финская сказка)
Боссе был незавершённым.