Кассиопея хохотала во весь бархатный голос:

– Ты такой религиозный!

– Это всё это, что во мне было. Как меня зовут?

– Валерий.

– А тебя?

– Сам вспомнишь.

– Ариадна.

– Да.

Валерий медленно приходил в себя, мя лицо руками.

– Что мы делали?

– Испытывали онейросимуляцию.

– А, да. Всё, я вспомнил. Ух. Никогда бы не подумал. После религиозного опыта голова как дубовая. Это из-за онейросимуляции?

– Возможно. Эффект проходит?

– Да, я уже почти вообще отошёл. Только ничего делать не хочу. Хочу спать. Подозреваю, что знаю, что увижу во сне.

– А как тебе вообще этот опыт?

– Это было настолько по-настоящему, что я затрудняюсь как-то сейчас это оценить. Это как если бы я в реальной жизни мог прорваться за границу вселенной. Да и вообще, летать как камера. И забавно содержание работает. Из одной ассоциации уже целый рассказ построен. Надо будет об этом подумать, когда уже проведём первое испытание.

– Что именно тебя заинтересовало в этом обыденном эффекте сознания?

– То, что можно при помощи отложенной памяти формировать ассоциации, и программировать судьбу обходя вызывание желания напрямую. Держать какие-то факты заранее известными, и напоминать о них в нужный момент.

– Я поняла. Это интересный концепт. Но на разработку уйдёт не меньше месяца-двух.

– Я на будущее. Сделай пометку.

– Уже даже думаю.

– Ладно, я тогда спать. Завтра важный день.

3

Анализ Григория прошёл успешно. Он предложил не теряя времени устроить сеанс. Валерий попытался его отговорить, но Ариадна сказала, что все системы работают как надо, а состояние Григория абсолютно стабильно. Покивав, Григорий прицепил катетер ему на руку, и сел на стул, ожидая. Ариадна по нейросвязи обсуждала с Григорием последние детали. Катетер слетел с его руки, и упал на пол. Валерий подождал немного, и спросил:

– Ну как, началось?

– Да! Форма его мозга меняется на глазах. Это удивительно. Я бы никогда не подумала, что увижу такое.

– Меняется форма? Ты же не имеешь в виду структуру?

– Нет. Очень быстро увеличиваются таламус, мозжечок и средний мозг. Прибавка уже на тысячную долю грамма.

– А как игра? Рассказывай мне, а я просто послушаю тебя.

– Ты когда в последний раз ел?

– Кажется, вчера вечером.

– То есть сутки назад. Лучше пока поешь. Я пока накоплю фактов на рассказ.

– Ну ладно, в принципе ты права.

Валерий пошёл на кухню. Достал из верхнего ящика витаминно-минеральный картридж, и вставил его в пищевой принтер. Потыкал по экранчику. Просто брусок со вкусом жаренной курицы и пюре с горошком. Принтер с лёгким жужжанием всасывал содержимое картриджа. Жужжание прекратилось. С лёгким шорохом головка стала проходить по рабочей поверхности, оставляя слой за слоем. Валерий без особого аппетита съел брусок, и вернулся в комнату. Подумав мгновение, он лёг на кровать, и сказал:

– Теперь рассказывай.

– Хорошо. Янок с детства любил проводить время с людьми. У него не было родителей, но о нём заботились горожане. Он проводил всё свое время в городе, купаясь в их заботе и внимании, и постепенно он стал думать о себе, что он особенный. Поэтому, когда из Бузуса прибыл торговый караван, он, увлечённый историями торговцев сбежал из Нышкавы, думая о своей особенной жизни, и добрался до Бузуса, где тайком залез в трюм парохода, уходившего в Танашарат. В Танашарате он некоторое время прятался, прикрываясь коркой грязи, чтобы никто не увидел его цвет кожи. Так он учил местные обычаи, и в один момент раскрыл свой облик только для того, чтобы его схватили как диковинку, и сделали домашним одного важного человека. Так прошло почти четыре года его жизни, когда вдруг на Танашарат напали Тардакемцы, и разграбили город. Янка как редкость увели с собой, где ему повезло оказаться выкупленным Сатасом, первым мудрецом земли, и стать его домашним. Сатас вскоре почувствовал задатки в своём слуге. Он много разговаривал с ним о предках, внушая идеи воссоединения. Янок быстро учился, и скоро Сатас освободил его от обязанностей домашнего, объявив, что у него новый ученик. Он делал большие успехи на поприще ума, размышляя о предках, и их преступлении. Новые ученики не любили Янка, потому что чувствовали в нём опасность. Он был иноземцем – и хорошим мудрецом.