Так оно и было. Но когда Марджори покинула покои, тихо прикрыв за собой двери, Сигна знала, что не сможет отдыхать. Как только шаги гувернантки затихли, она тут же распахнула дверь.

Ведь Марджори сама предложила ей осмотреть дом.

Сигна умела найти занятие, чтобы скоротать время. Предоставленная сама себе, в каком бы доме ни жила, она проводила много часов у окна или гуляла по окрестностям, желая узнать как можно больше о соседях. Некоторые даже оказывались интересными, например водили странные компании, пока их супруг находился в отъезде, или делились последними новостями с друзьями, которые Сигне удавалось случайно подслушать, прогуливаясь вдоль открытого окна. Она никогда не проводила время с подобного рода людьми, поэтому добытая информация оказывалась совершенно бесполезной. Но для Сигны смысл заключался в том, чтобы заполнить пробелы в этих историях. Она была полна решимости разгадать головоломки и мысленно сочиняла истории для людей, с которыми никогда не подружится.

Торн-Гров также оказался загадкой, слишком манящей, чтобы не обращать внимания.

Сигна отсчитала минуту и двинулась по тускло освещенным коридорам, прижавшись к стене в надежде, что тени скроют ее, когда она на цыпочках подкралась к лестнице.

Формально она не нарушала правил, пока оставалась на лестничной площадке.

Сигна присела на корточки и посмотрела сквозь искусно вырезанные перила-ветви на вечеринку внизу. С такого ракурса ей удавалось разглядеть только мелькающие тени, и приходилось напрягать слух, чтобы расслышать голоса сквозь звуки пианино и скрипки, до нее доносились лишь обрывки разговоров. Ярко сияли огни, отражаясь в золотистых стенах и начищенных серебряных подносах, на которых разносили хрустальные бокалы с шипящим шампанским и миниатюрные изысканные пирожные, предлагая их женщинам в шикарных нарядах и мужчинам во фраках. Все что-то ели, пили или танцевали под наполняющую весь бальный зал музыку. Однако подобные танцы она никак не ожидала увидеть.

Бабушка Сигны часто рассказывала истории о любви своей дочери к вечерам. Именно на балу и познакомились ее родители, и бабушка всегда предсказывала, что Сигна так же встретит свою судьбу. Они никогда не упоминали, что, в конечном счете, эта любовь к торжествам и погубила Риму, и романтизировали ее образ жизни. Годами Сигна слушала истории о матери, которые бабушка рассказывала с большой нежностью, расчесывая ей волосы или укладывая спать, словно истории возвращали родителей к жизни. Сигне нравилось их слушать и представлять, что скоро она последует по стопам матери. Но детство сложилось не так, как она ожидала, и теперь эти истории вызывали в ней жгучую зависть к женщинам, разодетым в шелка и кружева, с их нежными локонами и румянами на щеках. Они наводили на мысли о прекрасном незнакомце, который увлек бы ее на вальс (совершенный в ее исполнении, несмотря на то, что прежде она танцевала только в одиночестве в своей спальне).

Но если верить оставленной Римой книге, то вечер в Торн-Гров был совершенно неправильным. На балах должны быть бальные книжки. Разная музыка для каждого конкретного танца, с множеством правил в движениях. Женщинам не полагалось выпивать больше одного бокала шампанского, так громко смеяться и так фривольно танцевать. Но, похоже, в Торн-Гров никто не заботился об этикете.

Раскрасневшиеся женщины, спотыкаясь, вышли из бального зала на свежий воздух, икая и обмахиваясь веерами. Ими же они отбивались от настойчивых рук поклонников, пытающихся увлечь их на танец, и вместо этого охотились за изысканными пирожными с розовой и золотистой глазурью. Никто, похоже, не обращал внимания на двух девушек, которых зажали в дальнем углу. Они настолько близко прильнули к мужчинам, что у Сигны стыдливо вспыхнули щеки; она впервые видела, чтобы двое так откровенно обнимались.