– Не, – сказал Гаврик, отрицательно качнув головой.

– Что же тебе непонятно?

– Которые главные наречия неэтрусского населения, – тщательно выговорил Гаврик, жалобно глядя на Петю.

– Ага. Хорошо. Потом поймешь. Это потому, что ты еще не привык. А пока пойдем дальше. Значит, так. В то время как языки остальных народов Италии – ну, там этрусков, япигов, лигуров… понятное дело, кроме родственных с латинянами умбров и сабеллов, – остались, так сказать, замкнутыми в пределах более или менее тесных областей, народными диалектами, – Петя сделал руками по воздуху очень красивый профессорский жест, обозначавший, что языки остальных народов Италии остались замкнутыми, – латинский язык благодаря римлянам не только превратился из диалекта в господствующий язык Италии, но и развился до степени языка литературного. – Петя многозначительно поднял вверх указательный палец. – Понятно тебе?

– Не! – повторил удрученно Гаврик и снова отрицательно потряс головой. – Ты мне, Петя, лучше сразу покажи ихний алфавит.

– Я сам знаю, что лучше, – сухо заметил Петя.

– А может быть, – сказал Гаврик, – которые эти самые этруски и япиги, то мы их потом будем проходить, а пока что ударим по самым латинским буквам, как их писать. Нет?

– Кто репетитор: я или ты?

– Допустим, ты.

– Так и слушайся меня.

– Я же слушаюсь, – покорно сказал Гаврик.

– В таком случае пойдем дальше, – сказал Петя, расхаживая по комнате, заложив за спину руки и наслаждаясь своим превосходством перед Гавриком и своей властью учителя. – Значит, так. Ну там, в общем, потом этот самый классический литературный латинский язык приблизительно через триста лет утратил свое господство и уступил, понимаешь ты, место народному латинскому языку, и так далее, и так далее, и тому подобное – одним словом, это все не так важно. – (Гаврик одобрительно кивнул головой.) – А важно, братец мой, то, что в конечном счете в этом самом латинском языке оказалось сначала двадцать букв, а потом прибавилось еще три буквы.

– Стало быть, двадцать три! – быстро и радостно подсказал Гаврик.

– Совершенно верно. Всего двадцать три буквы. Потом…

– А какие? – нетерпеливо спросил Гаврик.

– Не лезь поперек батьки в пекло! – сказал Петя традиционную поговорку гимназического учителя латинского языка, которому он все время незаметно для себя подражал. – Буквы латинского алфавита суть следующие. Записывай: А, В, С, D…

Гаврик встрепенулся и, послюнив карандаш, стал красиво выводить в тетрадке латинские буквы.

– Постой, чудак-человек, что же ты пишешь? Надо писать не русское «Б», а латинское.

– А какое латинское?

– Такое самое, как русское «В». Понял?

– Чего ж тут не понять!

– Сотри и напиши, как надо.

Гаврик вынул из кармана своих широких бобриковых штанов кусочек аккуратно завернутой в бумажку полустертой резинки «Слон» с оставшейся задней половинкой слона, стер русское «Б» и на его месте написал латинское «В».

– Впрочем, – сказал Петя, которому уже изрядно надоело преподавать, – ты пока тут переписывай латинский алфавит прямо из книжки, а я немножко разомнусь.

Гаврик стал покорно переписывать, а Петя стал разминаться, то есть гулять, заложив руки за спину, по квартире, и гулял до тех пор, пока не остановился в столовой перед буфетом. Как известно, все буфеты имеют для мальчиков особую притягательную силу. Редкий мальчик в состоянии пройти мимо буфета, не посмотрев, что там находится. Петя не составлял исключения, тем более что, уходя, тетя имела неосторожность сказать:

– …и, пожалуйста, не лазь в буфет.

Петя отлично понимал, что тетя имеет в виду ту большую банку клубничного варенья, которую прислала бабушка из Екатеринослава к Рождеству. Варенье еще не начинали, хотя оно предназначалось к праздникам, а праздники уже прошли, и это слегка раздражало Петю. Вообще трудно было понять тетю. Обычно очень добрая и щедрая, она становилась безумно, а главное, совершенно непонятно, скупой, как только дело касалось варенья. При ней страшно было даже заикнуться о варенье. У нее сейчас же делались испуганные глаза, и она быстро говорила, дрожа от беспокойства: