– У тебя что, ничего не получается?

– Все получается. Я хочу от дохнуть, – спокойно и твердо ответила Марика.

– Так тебе сказали, что ты не справляешься? – грубо и с нажимом рявкнул отец.

Марика покраснела, а губы ее онемели, ей стало трудно дышать и она почувствовала как ее начинает трясти, ей всегда тяжело давалось общение с отцом.

– У меня все хорошо и все получается! У меня на общем уровне очень хорошие результаты, но у меня чувство – как будто что-то не свое делаю, мне надо подумать, – ответила она.

– Отлично, тогда иди работать! А то слишком хорошо живешь! Не хочешь учиться – иди работай! Деньги у нас конечно есть и время у тебя тоже есть. Но курсы не бросай, ты можешь в конце года еще передумать.

– Хорошо, – пробубнила Марика и пошла в свою комнату на третьем этаже их коттеджа. Коттедж был очень просторный и красивый, но Марика частенько гостила у бабушки в гостинке или у тетки, когда дядя уходил в море. Тетке бывало одиноко, а Марике тем более. Ее мать была занята своими делами и своими мислями, с детьми по душам она общаться не умела, а когда рассказывала о себе и своей жизни, то с беспощадным удовольствием садиста излагала Марике всякие тяжелые моменты своей жизни либо подробности того, как ее муж – отец Марики, обижал, низко оскорблял или избивал ее. От этих рассказов у Марики голова шла кругом и ей хотелось уйти, но мать настоятельно требовала сочувствия и внимания. «Ничего, самое главное, – думала Марика, – это найти свое место в жизни. Тогда я никогда не буду одинока». Между тем, Марика спокойно могла пойти одна без компании в кино, на прогулку и даже на танцы. При этом обожала общество и прекрасно понимала разницу между прогулкой в одиночестве и прогулкой в приятной, веселой компании. Она обожала танцевать, общаться, тусоваться. Но любила общество и одиночество в равной степени, словно кошка, живущая в двух параллельных мирах. При этом оба мира были ей хорошо знакомы и очень необходимы. Марика от своей матери Александры унаследовала не только бледную, прозрачную кожу, русые волосы и блестящие глаза. Она переняла повышенную чувствительность, восприимчивость и воображение. У матери это, казалось, было доведено до предела и к ней приходили все время не только духи или домовые, а еще и все время ей снились вещие сны. Всю семью это порядком доставало. Мамаша была в курсе всего, чего ей и знать не следовала и совала свой нос в жизнь детей там, где им совершенно этого не хотелось. При этом чувство меры и чувство такта у матери Марики начисто отсутствовало от рождения, хотя она и повторяла с утра до вечера, какая же она святая женщина. Все это вызывало в молоденькой, нежной, ранимой, но при этом очень самостоятельной Марике моральную усталость, возмущение, переходившее в сарказм. Но сарказм отскакивал от Александры, как горох от стены. Сны ей снились, не переставая, и почти каждый день она их беззастенчиво пересказывала. Во снах отражались практически все события семьи и детей, настоящие и будущие. Это всех тяготило, но изменить ничего было нельзя. В ее даре, конечно, никто не мог сомневаться, это было у матери от природы, как и ее упорная назойливость, за которую ей крепко влетало от мужа. Марика переняла от матери лишь способность видеть и чувствовать духов и домовых и еще она видела будущее. Это было так, как будто вдруг сверху с неба перед ней опускается экран и там она видит себя в какой-то ситуации и видит, что с ней происходит в будущем. Контролировать это Марика не умела и не понимала, по какой причине это происходит. Домовые, которые приходили к Марике, в основном были злые и пытались ее душить еще с того времени, когда она была совсем маленькой девочкой, стоило ей только погасить в комнате свет. Она видела их и чувствовала в реальности, но кроме этого, Марика постоянно видела во сне ведьму, которая гналась за ней: