Когда солдат поднялся по лестнице и скрылся в лавке, атаманша подошла к решетке, за которой на корточках, обняв колени, сидел штабс-капитан. Перед ним стояла бутыль с вином.

– Ну что, Володенька, кукуешь? Жаль если такая красота пропадет.

– Тебе чего? – невежливо откликнулся арестант.

– Как что? Я же тебя на шпагу взяла. По законам военного времени ты мой, а тебя хотят у меня отнять. Неправильно, нечестно. Хоть бы дали разок тобой попользоваться, а там уж и в расход. Ха-ха. Да, теперь с врагами строго. Девчонки из артиллерийской роты говорили, что до Первого кубанского похода, полевой суд пленных, в основном, оправдывал. А вот после позора под Екатеринодаром судьи злыми стали, никого не щадят. Так что плохо твое дело, Володенька.

– Не твоя забота.

– Влюбилась я в тебя. Ха-ха. С первого взгляда. Не веришь? Хочешь, вместе убежим? Убью сейчас этого старика и убежим.

– Иди куда шла.

– К тебе и шла. Никогда еще таких глаз, таких пшеничных волос, таких сладких губ еще не встречала. Люблю. Не веришь?

– Уйди уже. Устал от тебя. Спать хочу.

– А со мной не хочешь? Готова на все. Хочешь, перед тобой прям сейчас разденусь?

Половников ухмыльнулся, прильнул к железной решетке:

– Ну, давай.

Анна хмыкнула, скинула портупею, затем сняла оливковый бекеш.

– Да ты больная, – изумился Половников, когда Белоглазова начала расстегивать гимнастерку.

– Ага, – согласилась Анна.

– Солдат! – крикнул, поднявшись, Владимир.

Когда страж появился, попросил немедленно вывести «эту даму». «Твоему начальству расскажу. Вместе со мной расстреляют». «Да ну вас, – вздохнул пожилой солдат, уверенный, что девица пришла к своему возлюбленному. Он и представления не имел, что она командир партизанского отряда. Надо ему то знать? Теперь все сажают- и те, и эти. Горе кругом, несчастье, хоть как-то людям жизнь скрасить. Зачтется.

Опять рассмеявшись, Белоглазова пошла к выходу. По пути сунула служивому полтинник. Тот замялся, но взял.

– Эй, как там тебя… – остановил её штабс-капитан. – Если в самом деле любишь, помоги жизнь сохранить.

Анна быстро вернулась, схватилась за железные прутья:

– Все для этого сделаю. Моим будешь.

Генерал Деникин безмятежно отдыхал в своей комнате, когда к нему ворвалась Белоглазова. За руки сзади ее хватал адъютант командующего поручик Востряков: «Я ей говорю, что Антон Иванович отдыхает, а она и слушать не желает, ваше превосходительство». Генерал несколько смутился, что дама застала его на кровати, да еще в полуразобранном виде – в исподней рубахе, с босыми ногами. Хорошо хоть галифе не успел снять. Ну, девица, ну огонь. Хотел спросить, что ей надобно, но Анна опередила Деникина. Подскочила кровати, схватила генерала за локоть – невиданная вольность в армии.

– Отдайте мне штабс-капитана Половникова! – выпалила она.

– Что? – не понял Деникин. – Извольте изъясниться понятнее, госпожа Белоглазова.

В штабе так пока и не придумали, какое воинское звание присвоить атаманше. Московское училище ведь не закончила, переворот Октябрьский помешал. А потому обращение к ней по чину среди офицеров-добровольцев вызывало затруднение. Между собой они звали просто Бестией. В глаза – госпожа атаман. В это они вкладывали некоторый сарказм и пренебрежение. Баба она и есть баба и не следует ей командовать мужиками.

– Ну, тот красный офицер, которого я взяла на шпагу в станице Плоской, брусиловец.

– Помню, – кивнул Деникин, показывая рукой поручику Вострякову, чтобы тот подал ему китель. – Позвольте привести себя в порядок.

Анна отвернулась. Одевшись, генерал сел за стол. Сапог надевать не стал, сунул ноги в просторные валенные тапочки.