И вышли на площадь Старого базара. Ружья за плечами. Увидев отряд, красные поднялись. Один из них вышел вперед.

– Кто такие? – спросил он зычным, хорошо поставленным командным голосом. Видно, из бывших ефрейторов или прапорщиков. Может, унтер.

– Не видишь что ль, свои, – ответил Авдеев.

– Свои все давно по лавкам спят.

– С кадетами у Артиллерийских казарм бились, не успели спать лечь, в отличие от вас.

– Пароль назови.

Авдеев обернулся на генерала Казановича. Тот вышел вперед.

– Так его как час тому сменили. Какой тебе сказать? – спросил он.

– Сменили? – озадачился артиллерист. Товарищ Зильбер… как его мать, все забываю.

Его приятели заржали. Стали подходить ближе, кто-то поднял винтовки.

– Зильберглас, – выговорил, наконец, фамилию прапорщик.

– Ну, правильно, Зильберглас и поменял, – кивнул Казанович. – Не знаю, почему вам не сказали. Бардак.

– Бардак, – охотно согласился красноармеец. – Какой же теперь?

– Самый простой – «Кубань».

– Во как. А был – «25 октября». Надо же, о чем они там думают? А еще хотят кадетов побить.

– А ты не хочешь?

– Своим руками бы передушил вражье племя. С германской ненавижу. Ты-то где служил?

– В 127-ом Путивльском полку, – честно сказал Казанович, который командовал этим самым полком.

– Во-она, – протянул артиллерист, – а у нас тут твой однополчанин есть. Эй, Семен, ты где?

Из тьмы, сгущавшейся каждую секунду, вышел высокий, как жердь солдат.

Авдеев незаметно взялся за рукоятку нагана, сзади за поясом. Но генерал был полностью спокоен – вряд ли кто его узнает в таком виде. В отличие от других генералов, он не носил пышных усов и холеной бороды, сбрил их перед походом. Теперь зарос щетиной и был похож на обычного солдата. Что же касается одежды, то в бой в генеральских шинелях, разумеется, никто не ходил, чтобы первым не попасть на мушку. И вообще, отличить красногвардейца от бойца Добровольческой армии было практически невозможно. И те и другие – без погон, в одинаковой форме, а то и вовсе без нее. Казаки, так те и вовсе как братья-близнецы.

Семен прищурился, стал похож на казаха. Прям Корнилов. Вгляделся в генерала.

– Нет, не помню, – сказал он, наконец.

Прапорщик нехорошо ухмыльнулся.

– Ну а полковника Лузового из 4-го батальона помнишь? – спросил солдата Казанович. – Отчаянный вояка был. Он однажды один 15 австрияков в плен взял. С солдатами плясать любил. А в дни рождения каждому старался подарочек сделать.

– А-а! – обрадовался Семен. – Полковника помню. Он однажды мне в харю так дал, что голова три дня тряслась. Но по делу, в карауле закурил.

Красноармейцы заржали.

– Погиб он, – недовольно обернулся на приятелей Семен. – Чего гогочете, и среди их благородий хорошие люди попадались.

– Смотри, комиссару это не скажи, – посоветовал Семену прапорщик.

– А ты меня, Федька, товарищем Зильбергласом не пугай. Он человек рассудительный и понимает, что люди разные бывают. Нельзя всех скопом черным дегтем мазать.

– Ты это корниловцам скажешь, когда они сюда придут и тебя на виселицу потянут.

– А что, Федор, – подошел к артиллеристу Казанович, – думаешь, не устоим, дрогнем, побежим от кадетов? Идею свободы, равенства и братства рабоче-крестьянских классов, за которую стоит товарищ Троцкий, предадим?

– Я…, – замялся Федор. – Я такого не говорил, товарищ… Да что там, шли своей дорогой и идите.

Казанович махнул рукой. Тоже сделал и капитан Авдеев. Нестройная колона добровольцев потянулась мимо орудийной позиции красных.

– Вы сейчас куда? – спросил Семён.

Авдеев отодвинул его рукой от генерала:

– Тебе что за дело?

– С вами пойду. Мне к Новому базару надо. Сестра у меня там живет. Хлеба отнести. -Он встряхнул вещь мешок за спиной. – Как эшелон с продовольствием пришел, подкармливаю. У Глашки трое детей. Отпустишь, Федька?