– То, что сейчас там происходит, ужасно, я согласен. И боюсь, что это только начало.

– Думаете, что война все-таки будет?

– Да.

– Между Францией и Германией?

– Между ними, и не только. Здесь такой клубок противоречивых интересов… Слыхали про «гордиев узел»? В один момент кто-то поднимет меч, чтобы его разрубить, но вовлечены будут все – сказал Борис. – А, вот и моя жена!

Им навстречу шла молодая женщина с короткой стрижкой по последней моде. Она поцеловала Бориса в щеку и повернулась к Лили.

– Моего мужа ни на минуту нельзя оставить без пригляда: только отвернешься, а он уже с новой красавицей, – шутливо попеняла она.

– Лили, познакомьтесь, это Ирэн, Ирэн, это Лили Леви, – представил он женщин друг другу.

– Жена того самого Леви?

– Того самого, – засмеялся Борис, а вслед за ним и Лили.

– Что ж, у него отличный вкус, – смеясь, сказала Ирэн. – Идете смотреть на «Гернику»6?

– «Гернику»? – не поняла Лили.

– Ну да, картину Пикассо!

– Я ничего о ней не слышала, – созналась Лили.

– О, вы обязательно должны это увидеть, – сказал Борис. – Мне очень жаль, что нам с Ирэн нужно уходить, но я надеюсь, что это не последняя наша встреча.

Они пожали друг другу на прощание руки, и Лили подумала, что тоже хотела бы, чтобы они стали друзьями. В мире, который все больше раскрашивался в черно-белые тона, очень важно было иметь людей, которые будут стоять с тобой по одну сторону баррикады.

Перед испанским павильоном народу было совсем немного. Странная абстрактная скульптура перед входом, похожая на высокую колонну с чем-то красным наверху, не произвела на Лили никакого впечатления. Она вошла внутрь, где также было много работ в том стиле, который ей совсем не нравился: острые углы, яркие краски и совершенно не понятные сюжеты. Так, оглядываясь по сторонам и изредка останавливаясь, чтобы прочитать название картин, она прошла до того зала, где всю стену занимало огромное полотно. Сначала Лили показалось, что она написана прямо на стене, и, только подойдя поближе, она разглядела фактуру холста. Холста, на котором были только черный и белый цвета…

Никогда еще у нее не было столь странного чувства по отношению к произведению искусства: эта картина не могла нравиться, но от нее невозможно было оторвать глаз. Это был хаос, нагромождение тел людей и животных в страшных, неестественных позах, пятна света, вырывающие из тьмы то одну, то другую маску смерти. У Лили холодок побежал по спине, ей захотелось бежать от этого ужаса, который, казалось, был разлит в воздухе, но она не могла двинуться с места.

Несколько месяцев назад она переводила информацию о ковровой бомбардировке баскского города Герника, которую осуществили немецкие фашисты при участии самолетов Италии. Город практически был стерт с лица земли, масса людей погибла под завалами зданий, пожар, охвативший весь город, не могли потушить три дня. Лили тогда ужаснулась этому, как, впрочем, и весь мир, но потом другие события заслонили, вытеснили это чувство, ведь это была война, там каждый день кого-то убивают, и жертвы исчисляются сотнями.

Сейчас, глядя на это полотно, она словно попала в замкнутый мир этого страшного дома, потолок которого уже рушился на головы людей и животных, оказавшихся в ловушке, и она была вместе с ними. Вот рядом с ней женщина, которая держит на руках ребенка, еще не осознавая, что он умер. Лили слышит дикий стон раненой лошади, свист бомб, скрежет металла. Рядом с ней человек, разорванный на куски, а его оторванная рука сжимает сломанный меч. Это было, как в страшном сне – Лили продвигалась то в полной темноте, то выходила на неестественно яркий электрический свет, и картины, которые в этом свете открывались, ее потрясали. Все полотно было невероятно статичным, как будто художник хотел запечатлеть мгновение ужаса, сохранить его для зрителей. «Почему „как будто“, – подумала Лили, – именно этого Пикассо и хотел. Ему надо было, чтобы она не смогла забыть того кошмара, который испытали люди, когда их жизнь в один момент превратилась в ничто».