Кто же в строке двадцатой, если убрать сбивающие с толку слова «в Азии», «побывал в Ноевом ковчеге»? Догадываюсь, что это был Ху Гадарн, который, согласно «Триадам», привел кимров с Востока. Кстати, он пахал на волах и этим привлек из глубин волшебного озера аванка – чудовище, которое, поднявшись на поверхность, вызвало наводнение и в конце концов Всемирный потоп. Он был «взращен меж колен Дилана во время Всемирного потопа». Однако позднее я установил, что чибис намеренно поменял местами Дилана и Ноя. Место Ною – в строке тринадцатой, где речь идет о наставлении Еноха. Обсуждаемая загадка должна звучать как «Я был взращен в ковчеге». Однако ее можно дополнить изречением из строки тридцать третьей: «Я наставлял всем премудростям», ибо Ху Гадарн, Ху Могущественный, отождествляемый с Хоу, древним богом Нормандских островов, был для кимров тем же, что и Менес для египтян или Паламед для греков: он научил их землепашеству там, «где ныне располагается Константинополь», а также музыке и пению.
Кто в двадцать седьмой строке «обрел музу из котла Каридвен»? Сам Гвион. Однако котел Каридвен не был всего лишь банальным ведьмовским котлом. Не будет преувеличением сравнить его с котлом, изображавшимся на греческих вазах, и тогда именем, начертанным над головой Каридвен, будет «Медея», коринфская богиня, подобно богине Фетиде убившая своих детей. В этом котле она сварила дряхлого Эсона, дабы вернуть ему юность; ее котел даровал возрождение и духовное просветление. Однако когда другая Медея, супруга Ясона, согласно Диодору Сицилийскому, сыграла чудовищную шутку с Пелием, царем Иолка, убедив его дочерей разрубить его на куски и сварить в котле в надежде, что он воскреснет юношей, а потом хладнокровно обвинив их в отцеубийстве, она скрыла свое коринфское происхождение и притворилась, будто она – гиперборейская богиня. Пелий явно слышал о гиперборейском котле и доверял ему больше, нежели коринфскому.
«И неизвестно, что есть тело мое – плоть или рыба». На эту загадку в строке тридцать шестой ответ найти нетрудно. Я вспомнил нескончаемый средневековый церковный диспут по поводу того, можно ли есть мясо казарки по пятницам и другим постным дням. Казарки не гнездятся на Британских островах (мне довелось держать в руках первую кладку казарки, привезенную в Британию с архипелага Шпицберген в Северном Ледовитом океане). Существовало распространенное поверье, будто казарки выводятся из рачков, называемых «морскими уточками», или, как гласит «Оксфордский словарь английского языка», «рачков с белым панцирем подотряда стебельковых отряда усоногих». Длинные «стебельки», выступающие из панциря, напоминают оперение. Гиральд Камбрийский однажды видел больше тысячи крошечных морских уточек, свисающих с прибитого к берегу куска дерева. Кэмпион[95] в «Истории Ирландии» писал: «Казарок тысячами можно заметить на морском берегу, где они на своих клювах свисают с трухлявых древесных стволов, приносимых прибоем… Постепенно, оживляемые благодетельным теплом солнечных лучей, они превращаются в водоплавающих птиц». Поэтому многие считали белощекую казарку рыбой, а не птицей, и полагали, что монахи могут вкушать ее по пятницам. Само слово «barnacle» («казарка»), как утверждают некоторые этимологические словари, происходит от валлийского «brenig» или ирландского «bairneach» со значением «морское блюдечко» (моллюск) или «морская уточка». Более того, другое наименование этой птицы, «brent» или «brant», явно образовано от того же самого слова. Киз[96], натуралист Елизаветинской эпохи, называл эту птицу «Anser Brendinus» («гусь брендинский») и писал о ней так: «„Bernded“ seu „Brended“ id animal dicitur»