- Да… я не помню, где я жила раньше, но знаю, что не видела столько звезд. Никогда, - она обернулась и лицо её было бледно. – А ты?

- Видел. Я каждую ночь поднимаюсь… поднимался…

И теперь придется снова, потому как Мекатл мертв. А кому еще поручить столь нужное, но при том грязное дело? То-то и оно, что некому.

Совершенно некому.

- Я не хотела, - девочка протянула руку. – Не хотела его убивать. Он сам виноват.

- Конечно.

Верховный коснулся тонких пальцев. Хрупкие какие. И ноготки полупрозрачные, и рука сама во тьме кажется белой, а что под ноготками темная кайма грязи пролегла, так ведь ребенок.

Пусть и божественный.

Дети вечно ищут что-то. Грязь в том числе.

- Ты не боишься меня? – в её глазах и звезды, и марево, и вопрос.

- Боюсь, - признался Верховный, опускаясь на камень. Получилось тяжеловато. Заныла спина и суставы тоже. Как бы потом подняться.

- Почему? Я ведь никогда не делала тебе плохого. Другим делала. Но тем, которые сами хотели сделать мне плохо.

- Это сложно объяснить…

Смотрят выжидающе. Ну да, не ответ.

- Ты – дитя. Я смотрю и вижу дитя. Чудесное. Красивое. Такое, которому радовалась бы любая мать и любой отец…

- Я и её не помню. Маму.

- Ксочитл тебя любит.

- Да… она… как мама, - и брови хмурятся. – Но говорить нельзя. Если сказать, то её убьют. Это правда?

- Попытаются, - кивнул Верховный. – Дело в том, что ты не только дитя, но и воплощение власти. Высочайшей. И тот, кто влияет на тебя, тоже получает часть этой власти. А кто может повлиять на дитя сильнее, чем та, что подарила жизнь? Или та, кого он почитает наравне?

- Я поняла, - девочка была серьезна. – Спасибо.

- Не за что. А вот в остальном… тебе доступно то, что не доступно ни мне, ни кому бы то ни было из взрослых. Ты можешь забрать жизнь. А можешь вернуть её. Это сродни тому, что делали боги. Но боги давно ушли. И люди привыкли к тому, что боги далеко. Более того, людям не нужно, чтобы боги возвращались.

- Как тот, который из золота?

- Да. Боги ведь могущественны. Настолько, что ни один смертный, будь он воин или даже маг, не сравнится с ними в силе. А стало быть, мы все тут станем не жрецами, воинами или владетелями земель, к слову которых прислушиваются те, что стоят ниже. Мы все станем игрушками в руках богов. А кому это нравится?

Она чуть задумалась.

- Каждый, кто оказывается рядом с тобой, он знает о твоей силе. И боится.

- Силы?

- И силы. И того, что дана она ребенку. Вдруг да ты обидишься и отнимешь жизнь? Или из прихоти? Каприза?

- А другие так не делают?

- Делают, конечно… как-то великий Император, живший задолго до твоего рождения, решил, что его оскорбляет вид увечных людей.

- И что он сделал?

- Велел их казнить.

- И казнили?

- Несомненно. Слово Императора – закон.

Впрочем, прожил он недолго, слег почти сразу после зимнего празднества, холодной воды напившись. Случается…

- И его тоже боялись?

- Да.

Как любого безумца. А дети ведь где-то совсем рядом… но эта девочка сидит на краю, мотая ногами в пустоте. И где-то там, внизу, видна россыпь огней. Во внутреннем дворе все еще царит суета. И надобно возвращаться. Сделать какое-то заявление, объявление, объяснение. Что-то, что гонцы развезут по храмам Благословенного города, а там и дальше. Слово, что будет сказано и успокоит людей.

Или нет.

Вряд ли Верховный способен найти такое слово, которое их успокоит.

- Звезды красивые. И небо, когда горело… я вспомнила огонь.

- Огонь?

- Да. Там, где я жила… я почти ничего не помню.

И маг уверяет, что это нормально, что утраченная память – суть следствие обряда. А может даже её специально убрали?

- Это тебя беспокоит?