Часто называют его белорусским Вальтером Скотом, Генрихом Сенкевичем, Конаном Дойлом.

«Мне кажется, Владимир Короткевич – это наш белорусский Вальтер Скотт. А Вальтера Скотта не назовешь ни культовым, ни выдающимся. Просто, как и Вальтер Скотт, Короткевич был романтиком и заставил нас гордиться своей историей» (Владимир Гниломедов, ученый и писатель, долгие годы директор Института литературы АН Беларуси).

Лично я бы сравнила Владимира Короткевича с болгарским святым Паисием Хилендарским, идеологом болгарского национально-освободительного движения 18 века, сыгравшего огромную культурную роль в жизни болгарской нации.

Для меня писательский подвиг на Владимира Короткевича, открывателя табуированной зоны, настоящей, но незнакомой белорусской истории, сравним с подвигом Хилендарского монаха Паисия, основоположника болгарского Возрождения. В мрачное время турецкого рабства Паисий Хилендарский пишет и распространяет свою «Историю славяно-болгарскую о народах и царях болгарских» (1762), чтобы напомнить соотечественникам о забытом, но славном прошлом. Бедственное положение соотечественников, утрата национальной памяти, пренебрежение соседей, видевших в болгарах племя без прошлого, желание просветить своих земляков, вселить в них чувство национального достоинства и ввести на равных правах с другими народами в современный мир – все это побуждало Паисия Хилендарского к занятиям в библиотеках Афона.

Движимый чувствами патриотизма и тревоги за будущее своего народа, он стремится внушить болгарам чувства национального достоинства и гордости за свою страну, приводит в пример деятельность святых братьев, первоучителей славянства Кирилла и Мефодия, великих болгарских владетелях.

Его «История» учила любви к болгарскому отечеству и родному языку, рассказывала о существовании болгарской государственности и культуры до турецкого завоевания, подробно излагая историю Первого и Второго Болгарских царств. Ему претят те, кто превратился в «ничтожнейших рабов турецких». Паисий взывает к противлению угнетателям, которые «топчут и мучают болгарскую землю», ратует за независимость болгарской церкви, выступает против засилья в ней греческого духовенства, отстаивает право родного языка быть средством не только бытового общения, но и культуры, просвещения, образованности.

Те же самые чувства патриотизма и те же самые тревоги за будущее своего народа в основе творческого подвига белорусского классика. Реанимация исторической правды в советской эпохе дело не менее опасное, чем распространение «Истории славяно-болгарской» во времена турецкого рабства в Болгарии.

Многие произведения Короткевича терпят разгромные критики и годами ждут очереди в издательствах, но это не пугает «рыцаря» национально-культурного Возрождения пригнетенной нации. Неслучайно еще в 1967 году Янка Брыль говорил: «Давайте подумаем о том, какая судьба у этого человека. Много ли сыщем мы людей, которые будут писать, писать, а их не будут печатать, и все-таки после этого человек снова садится и снова пишет?» Иван Антонович говорил так в связи с проблемой издания романа Короткевича «Колосья под серпом твоим», сегодня известного далеко за пределами Беларуси, а тогда, в середине 60-х, от автора потребовали коренным образом переработать произведение.

Владимир Короткевич ощущал в себе небесный огонь своего предназначения, знал силу своего слова, чувствовал в себе мощь Божьего благословления. Но, жил он в стране безбожников и потому ему было неуютно. Он кричал, но его, не слышали. Он – рыдал, некому было утереть слезы. Он, стучался в сердца современников, но они оказались на запоре.