На потолке зажигаются плафоны аварийной сигнализации. После полной темноты тусклый желтоватый свет кажется слишком ярким. Пассажиры встают с мест, переглядываются, перешептываются друг с другом, словно в такой ситуации нельзя разговаривать в полный голос.

– Хорошо, что мы никуда не торопимся, – шепчет Трина.

Ощущение паники отступает. Марку ужасно хочется спросить, что Трина имела в виду, говоря «А я бы с тобой пошла», но момент безвозвратно упущен. Надо же, как не вовремя вырубили электричество!

Поезд начинает подрагивать – не сильно, какой-то мелкой дрожью. Пассажиры испуганно вскрикивают, мечутся по вагону. Марк и Трина с насмешливым удивлением переглядываются, но к любопытству примешивается искорка страха.

Два пассажира решительно подходят к выходу, с усилием раздвигают двери, спрыгивают на узкую платформу, что тянется вдоль стены туннеля. Остальные, словно стая крыс, бегущая от пожара, с возбужденными криками протискиваются в проем, толкаются, отпихивают друг друга локтями, переругиваются. Через несколько минут Марк с Триной остаются одни в пустом вагоне подземки. Над головой слабым светом мерцают плафоны.

– По-моему, зря они все вышли, – неуверенно шепчет Трина. – Сейчас все починят.

– Ага, – кивает Марк, хотя ему не по себе: поезд по-прежнему трясет мелкой дрожью. – Хотя… не знаю. Кажется, это серьезно.

– Думаешь, стоит выйти?

Марк на секунду задумывается и снова кивает:

– Ага. А то я здесь с ума сойду.

– Тогда пошли.

Он встает, Трина тоже поднимается с сиденья. Они подходят к открытой двери, спрыгивают на платформу. Ограждения нет. Если поезд внезапно тронется с места, им не поздоровится. В туннеле тоже горят лампы аварийной сигнализации, едва рассеивающие непроглядный мрак подземелья.

– Все налево ушли, – произносит Трина таким тоном, что Марку становится ясно: идти надо в другую сторону.

– А мы пойдем направо, – решительно заявляет он.

– Точно, – соглашается Трина. – Я к этим уродам даже приближаться не хочу.

– Они все будто с ума посходили.

– Пойдем! – Трина тянет его за руку и идет по узенькой платформе.

Оба ощупывают стену ладонями, почти вжимаются в нее, чтобы не упасть на рельсы. Стена едва заметно подрагивает. Может, произошло землетрясение, потому и электричество отключили? Наверное, теперь самое страшное позади…

Минут десять они идут молча. Внезапно где-то впереди слышатся крики. Нет, не крики… жуткие вопли, словно кого-то режут живьем. Трина замирает, оборачивается, глядит на Марка. Робкая надежда исчезает без следа.

Случилось что-то ужасное.

Марка так и подмывает бежать отсюда без оглядки, но ему стыдно в этом признаться.

– Пошли скорее! – говорит Трина. – Там что-то происходит, нужно помочь!

Он сразу же соглашается, пораженный ее храбростью и присутствием духа. Они торопливо пробираются по узкой платформе, выходят на станцию подземки и в ужасе застывают. Марк смотрит на жуткую сцену, не веря своим глазам, и понимает, что жизнь необратимо изменилась.

Перрон усеивают обнаженные, обугленные тела. Вопли и крики боли звенят в ушах, разносятся под сводами станции. Повсюду мечутся люди, объятые пламенем, умоляюще протягивают руки. Огонь превращает лица в комки расплавленного воска. Кровь заливает пол и стены. По станции прокатывается волна жара, словно где-то распахнули громадную раскаленную духовку.

Трина поворачивается, хватает Марка за руку, с ужасом глядит на него, тянет за собой. Они убегают в туннель.

Марк непрестанно думает о родителях. О младшей сестре.

Представляет себе, как их пожирает пламя.

Его сердце обливается кровью.

– Марк!

Видение исчезло, но память о туннеле липкой тиной таилась в глубинах сознания.