– Не беспокойся за меня, как-нибудь не поперхнусь, – парировала красавица, легонько толкая его, – Давай, падай!

Не очень-то приятно добывать деньги таким способом, но странница давно засунула свою совесть в соответствующее тёмное место, откуда она не могла помешать ей выживать в этом безумном мире. Хотя обманщица и жалела простодушного верзилу, она убедила себя, что ей деньги куда нужнее, чем ему.

– Я проиграл, – громко прохрипел здоровяк, падая на горячий, прогретый дневным светилом, песок. Но голос его звучал слишком наигранно, благо толпе до этого не было никакого дела. Она устроила целый кавардак криков и разочарованных вздохов, вызванных падением новоиспечённого героя. А кто-то уже начал возносить до небес чужеземку, считая её чуть ли не живым воплощением Отайры-Воительницы, испокон веков считавшейся сильнее и отважнее всех мужчин, вместе взятых.

Пройдоха, довольно улыбаясь, освободила незадачливого верзилу, но тут же жестоко раскаялась в этом. Здоровяк оказался не так уж и глуп, как показалось с первого взгляда, и попытался быстренько испариться. Хотя, возможно, этот порыв в нём вызвала вовсе не жалость к своей скудной мошне, а всё тот же панический страх перед страшной болезнью, который не позволил ему рассмеяться коварной обманщице в лицо, а заставил сыграть по её правилам. Как бы там не было, уйти далеко он не смог – путь преградила возмущенная толпа. Точно так же, как ещё недавно она роптала на городничьего сынка, не желавшего признавать поражения, теперь эта грубая масса людинов взъярилась на уходящего от расплаты силача.

Конечно, все любопытные зеваки были полностью на стороне чужеземки – когда ещё увидишь, что бы такое хрупкое и нежное создание одним лёгоньким толчком побеждало могучего воина. Все так искренне уверовали в её силу, что не могли и мысли допустить о каком-то обмане. И, не смотря на все попытки верзилы предупредить их о грозящей опасности, ярмарочный люд грозно выталкивал его обратно в круг, отвечая презрительными насмешками. Будь, мол, мужчиной и умей признавать поражение! И нечего клеветать на такую обворожительную красавицу, у которой даже на лице сама невинность написана.

– Тихо ты, – прошипела обманщица в самое ухо мечущегося здоровяка, дружелюбно улыбаясь уже почти молящейся на неё толпе, – Не знаешь, как прокаженные выглядят, болван! И где только делают наивных дурачков, верящих в такую чушь?!

Наконец-то до силача дошло, как подло и бессовестно его только что, прямо сказать, надули. Вид у верзилы был наиглупейший – бесхитростные глаза растерянно бегали взад-вперёд, в тщетных поисках хоть какой-нибудь поддержки. Рот изумлённо приоткрылся, и чёрные короткие усики нервно подёргивались, выдавая его смятение. Но толпа отвечала лишь ехидными насмешками и острыми, болезненными шутками. Теперь он стал похож на загнанного в ловушку бера. Дюжины насмехающихся глаз уставились в его изменившееся лицо. Он кожей чувствовал их, как они прожигают его мускулистое тело, как они осуждающе смотрят, не желая слушать никаких оправданий. В этот момент даже сама коварная обманщица питала к нему глубокое сочувствие. Но она давно научилась не давать воли своим порой губительным чувствам. Простак-верзила был так растерян, что не мог даже воспылать к опозорившей его красавице ненавистью или, хотя бы, обидой.

Здоровяк быстро понял, как он глуп, раз дал провести себя какой-то бабёнке. Но делать нечего, попался на своей доверчивости – будь добр, плати. Не стоит и того больше унижать себя в глазах стольких зрителей. Ему ещё жить и жить с ними в одном городе, думал он, а слухи в Джеломе разлетаются быстро.