– Прости, Скирос, – вполголоса произнес Гилас. – Закон выживания. Не помогай тем, кто не поможет в ответ.

Над рекой нависают кроны ив и каштанов. Наконец-то есть где укрыться. Доковыляв до мелководья, Гилас рухнул на колени и стал жадно пить. Побрызгал на себя водой, морщась, когда холодные капли попадали на разгоряченную, расцарапанную кожу. Мельком глянул на свое изломанное отражение. Узкие глаза, губы сжаты в тонкую нитку, свисающие длинные волосы.

Влага придала сил. В первый раз после нападения у Гиласа появилось время подумать. Нужно раздобыть еду, одежду и нож. Но главное – добраться до деревни. Исси сообразит, что там безопасней всего. Наверное, сестра уже дома. «Не наверное, а точно», – сурово поправил себя Гилас.

По ущелью разнесся клекот стервятников. Скирос скрылся под шевелящимся клубком из лысых шей и запыленных крыльев. Только бы дух пастуха не увязался за Гиласом! Поспешно сорвав пригоршню листьев черемши, мальчик разбросал их по берегу. Пищей духам служат запахи съестного – чем сильнее, тем сытнее.

Гилас побежал берегом реки. Он чувствовал, что деревья и камни наблюдают за ним. Вдруг выдадут? Гилас вырос в этих горах, изучил все секретные тропы и повадки зверей: вот так кричит ястреб, а это раскатистое львиное «р-р-ра». Помнил, от каких иссохших русел надо держаться подальше, потому что в них водятся Злобные.

Но теперь все перевернулось с ног на голову.

Главарь сказал – «разделались не со всеми». Знает, что Гилас жив. Понять бы, что он имел в виду. С кем – «не со всеми»? Вдруг Гиласа осенило: а ведь Скирос не просто пастух. Он еще и Чужак. И Гилас Чужак. Исси тоже. Все трое родились не в деревне. Староста Нелеос подобрал их, совсем маленьких, на Горе и приставил к делу. Летом дети пасли коз в горах, зимой ухаживали за стадом в долине.

Но чем воинам помешали Чужаки? Непонятно. До Чужаков никому нет дела, они низшие из низших.

Между тем Солнце клонилось к закату, тени на стенах ущелья все удлинялись. Вдалеке нервно лаяла собака. Как будто Гиласу без того тревог мало!

Мальчик остановился под деревом, возле жертвенного треножника из глины – на него возлагают подношения для бога Горы. Столешницу покрывала заплесневелая заячья шкура; Гилас схватил ее и обвязал вокруг бедер. На него пристально глядела ящерица. Гилас пробормотал извинения: вдруг это дух в животном обличье?

Наготу беглец прикрыл, пора решить другую проблему: от голода кружится голова. В начале лета инжир искать рано, зато на бегу Гилас сорвал несколько погрызенных мышами ягод земляники. Заметил терновый куст – кладовую сорокопута. Птица насадила на колючки трех сверчков и воробья. Мальчик мимоходом извинился перед сорокопутом, сунул всю добычу в рот и с жадностью съел, выплевывая птичьи перья и куски панциря сверчка.

Вот показались поля на террасах, вырубленных прямо в склонах, и оливковые рощи. Самое время убирать ячмень, но жнецов не видно. Должно быть, прячутся в деревне – если, конечно, черные воины не сожгли ее дотла.

Однако нет, все дома целы. Гилас облегченно вздохнул. Смущает только неестественная тишина. Хижины из глинобитного кирпича, будто напуганные овцы, жмутся друг к другу за колючими изгородями. Пахнет дымом очагов, но голосов не слышно. В обычное время ослы бродят между домами, а свиньи ищут объедки. А сейчас – ни одного животного. И ворота духов заперты. Створки покрашены красной охрой, к поперечине привязаны рога буйвола, с них смотрит вниз Предок. Теперь он живет в теле сороки, но в том, что это Предок, сомневаться не приходится. Впрочем, Гилас с ним в родстве не состоит.