Озеро, что описал Акбар, действительно существует, но даже немногие из местных знают о нём, а русские не знают вовсе; на картах оно не обозначено. Да и в сущности карты горных районов Туркестана даже приблизительно не соответствуют местности. Руды, такие что содержат железо, серебро и селитру, также встречаются, но вот водяные лошади, обитающие в удалённых реках и озёрах, белокожие и без волосяного покрова – это народная выдумка, миф очень древний, восходящий к скифским преданиям. По Геродоту, дикие белые лошади встречались на пастбищах возле истоков реки Гипанис^>(17). Возможно, речь идёт о куланах, Equus hemionus, нынче вымерших в этой части Туркестана.

Пока Акбар рассказывал мне о чудесах таинственного озера, ворвалась вдруг в комнату Камар-джан, задула светильник, заперла дверь и полушепотом сказала: «Два очень подозрительных человека стоят возле ворот, одеты как русские». Акбар осторожно вышел на дорогу, но людей уже не было.

А несколькими днями позже произошёл случай, который мог повлечь за собой тяжёлые для меня последствия. Я сидел и читал, как обычно, утром в комнате; дверь была открыта. И вдруг почувствовал, что кто-то на меня глазеет. Поднял взгляд и увидел весьма приятной внешности молодую женщину-сартку. Раньше я её не встречал; она рассматривала меня очень пристально. Стараясь не показать смущения её внезапным появлением, я продолжил, как ни в чём не бывало, своё чтение. Видимо это была одна из подруг жён Юлдаша, которая пришла в гости, воспользовавшись правом входить женщине в дом, если ворота не заперты. Она сразу поняла, что я русский, христианин, и тут же начала засыпать подруг своих вопросами, кто я такой и почему живу здесь. Камар-джан тут же нашлась, как спасти положение. Она протянула свои руки, сплошь покрытые цыпками, и сказала так: «Это я попросила русского врача посмотреть мои руки, они очень болят; доктор пришёл тайно, ведь большевики запретили врачевание».

Как и следовало ожидать, эта женщина разболтала всё о таинственном враче своим подружкам – разумеется, «под большим секретом», – и несколькими днями позже на базаре к Акбар-беку подошёл полицейский, из местных, и сказал:

– Аксакал шлёт меня досмотреть твоё жилище. Говорят, какой-то русский прячется там.

– Ты говоришь вздор, – невозмутимо отвечал Акбар, – в доме лишь четыре женщины и две девчонки. Ты же мусульманин и не можешь войти без спроса.

– Ладно, поверю тебе, ты человек пожилой и почтенный. Дай сто рублей и я доложу Аксакалу, что нет посторонних в твоём доме.

Конечно, мне пришлось выдать для него сотню рублей.

После столь неприятного случая Акбар советовал мне уж более не показываться в той комнате днём, так что пришлось довольствоваться мне иным помещением на другом краю двора; то был полуподвальчик, где хранили солому – без окон, а дверью служил проём в стене двора, занавешенный шкурой. Внутри было довольно тепло, но свет проникал внутрь лишь через щели дряхлых стен, сквозь которые можно было видеть лишь кое-что снаружи. Чтение было невозможно. Вот в такой полуземлянке провёл я много долгих дней и ночей. Лишь во время обеда и после него мог я находиться в прежней комнате при членах семейства Акбара и слушать их рассказы. А всё остальное время я вынужден был проводить сидя или лёжа в своей берлоге. Потянулись скучные тоскливые дни. Особенно угнетали физическая неподвижность и отсутствие дневного света. Чтобы как-то убить время я воскрешал в памяти мою недавнюю жизнь и работу в Туркестане и предавался философским размышлениям. Меня особенно привлекала теория Эйнштейна, которая, по-моему, замечательно подтверждала априорные заключения русских метафизиков Аксёнова, Успенского и др. касательно природы Времени.