В остальных пяти бараках отбывали пожизненный срок тоже непростые заключённые – граждане Советского Союза. Никого из них нельзя было назвать просто уголовным отморозком.

Пожизненными островитянами были изобретатели, даже философы разных стран, попавшие когда-то в руки генералиссимуса Сталина. И они безропотно доживали свой век здесь, на острове, меж двух безлюдных сопок, на которых, кроме кустарника, густой травы и не слишком высоких деревьев, ничего не росло. Но травы и кустиков хватало для пропитания кроликам, овцам и лошадям, которых жители острова пытались разводить в неограниченных количествах. А кролики часто обгладывали стволы карликовых деревьев, росших на острове, – это было одним из любимых занятий вислоухих.

Всё-таки надо сказать большое спасибо командованию КГБ или их непосредственным подчинённым за то, что позволяли пожизненным заключённым поднимать островное хозяйство и работать в специально построенных для этого лабораториях.

А сам майор Рукавицын был когда-то поражён тем, что островитяне из старого лодочного дизеля сумели сконструировать собственную электростанцию и теперь все шесть бараков снабжались энергией. Вот только солярку заключённым приходилось выпрашивать на Большой земле, но кто их знает, островитян. Недаром они меж сопок принялись рыть какую-то шахту. Может, для создания ещё чего-нибудь удивительного?

– Кстати, надо бы наведаться в эту шахту, а то пророют туннель до Америки, – пробормотал Рукавицын.

– Что? – не понял Бурякин. – Какой туннель?

– Да это я так, товарищ полковник, – принялся отнекиваться майор. – Не обращайте внимания. Это я мыслю вслух иногда.

– Ну-ну, – кивнул Юрий Михайлович и замолчал, поскольку они подошли уже к поджидавшему их старцу.

– Здравия желаю! – козырнули офицеры.

– Имею честь! – рейхсминистр вскинул руку в фашистском приветствии. – Чем обязан вашему вниманию? Собственно, догадываюсь. Происшествие сегодня ночью. Ведь так?

– Так, – кивнули офицеры.

– Вы свободно владеете русским? – удивился Бурякин.

– Помилуйте, товарищ начальник, – губы рейхсминистра искривились в иронической усмешке. – Прожив столько лет среди чужих, поневоле начнёшь разговаривать на чужом языке, думать чужими мыслями и совершать неординарные поступки, которые, скажем, для вас являются вещами обыденными.

– Хотите сказать, что из тюрем бегают только в России? – поджал губы полковник. – Поэтому вы почувствовали себя вольготно и решили, что вправе заставить начальника обратить на себя внимание? Но вы для меня просто обыкновенный заключённый, хотя и с необыкновенным прошлым.

– Вовсе нет, господин офицер, – виновато отмахнулся Гесс. – Только для российских лагерей побег – это более доступная форма связи с внешним миром. Но что мы стоим? Прошу пожаловать ко мне, там всё и обсудим.

Гости последовали за высокопоставленным заключённым. Надо сказать, что Рудольф Гесс ещё сохранил свою коричневую форму без знаков различия, но надевал её только по форс-мажорным обстоятельствам. Сегодняшнее посещение высокого начальства было для рейхсминистра именно необычным случаем, и он с утра уже оделся, как подобает.

Мундиры майора и полковника были не парадными, да и приехали они сюда не как званые гости. Тем не менее, все трое выглядели по-деловому. Офицеры прошли к именитому заключённому в его жилище и с любопытством осмотрелись. Вернее, осматриваться стал только полковник. Майор, видимо, бывал здесь раньше, и оглядывать скромную небольшую комнату не стал. Да и смотреть, в общем-то, было не на что: несколько деревянных скамеек вокруг прямоугольного стола да небольшой топчан в углу. Бурякин обратил внимание только на догмат, написанный на стене, который недавно внимательно изучал сам хозяин комнаты.