– Можно на минутку тебя, Павел Ефимович, – тот поднял от бумаг голову, оглянулся недовольно на входную дверь.

– Ну, чего там встал – проходи, видишь, занят! – буркнул председатель несколько грубовато.

– Разговор отдельный есть…

Жернов в согласие кивнул тому головой и как-то особенно аккуратно положил перед Марфой на стол отчёт; жена молча посмотрела, как супруг, сутуля спину, пошагал к кладовщику, не желая нарочно смотреть на Староумова. И когда приблизился, она не услышала, что тот шепнул Павлу. А он пригласил земляка в амбар, где некогда между ними впервые произошёл тот разговор, который положил начало их непредвиденного сближения.

Сейчас, идя вслед за ним, Жернов про себя рассуждал: «Ежли Иван тащит меня в своё логово, значит, что-то случилось для меня неприятное. И што же он собирался мне сказать? Может, воров поймал?» Но тут он вспомнил, что тот вечно сторонился людей, за это Жернов не осуждал своего тайного приятеля: уж что поделаешь, коли настало такое гадкое время. Вот и он, глядя на Староумова, тоже испытывал побуждение как можно реже показываться на людях. Но председателю нельзя прятаться, ведь вредно с народа отпускать узду, а то без хозяйского догляда людям будет своя воля…

– Ну, чего позвал, не тяни резину, а то времени совсем в обрез… – прервав свои размышления, заговорил он.

– Да дело, понимаешь, личное, Павел Ефимович, – начал мягко Иван Наумович. – Снарядил бы моего балбеса на эти самые курсы ветеринаров. Хватит ему баранку крутить на железной лошадке. Парень он хоть куда! И эту науку, думаю, вполне осилит…

– А ты, Иван, как я погляжу, считаешь себя таким умником, что за меня хочешь решить: кого посылать, а кому отказать?! – возмутился Жернов, даже покраснел; он подозревал, что дай тому волю, так он весь колхоз возьмёт под свою длань! – Ты опоздал, кандидатура уже намечена: Гришка Пирогов! Так что пока я председатель: мне, а не тебе решать, понятно говорю?

– Ну-ну, Павел Ефимович, меня не забижай, мы свои люди, чего нам спорить? Я ведь с деловым подсказом, и лучше знаю, что Фрол как раз больше подходит, чем отпрыск Захара Пирогова, – и Староумов хитро, этак лукаво прищурил серые глаза под нахохленными рыжеватыми бровями и как-то настороженно заулыбался.

– Эка, какой быстрый! Чем же он у тебя такой хороший? С таким же успехом я бы мог послать своего Алёшку, но пострел ещё мал. Хотя и не послал бы… так как из-за Марфы уже все глаза колят, семейственность развожу…

– Тем более, Гришка щуплый парень, а коров держать – нужна сила, а Фрол у меня, сам знаешь, Паша, богатырь! Так что уступи мне…

– Тебе? Я вон предложил девчатам, кто, мол, желает, так ни одна не схотела. Им, понимаешь, лучше быть доярками да телятницами. А старшая дочь Прошки Половинкина просится на строительство паровозостроительного завода. Сейчас бы ушла. Вот куда дева метит! Но кто будет в колхозе работать, ежли так каждую отпущу? А твой, действительно, бугай здоровый, ему бы только землю пахать. Но он-то сам согласен?

– Парень что надо! Но поперёк моего наказа не пойдёт, и думаю, ещё как захочет, – радостно воскликнул кладовщик.

– Просишь, а сам не знаешь его мнение. Ну ладно, Иван, спрошу у Захара Пирогова, если не захочет Гришка, тогда будем решать.

– Да чего решать, чего спрашивать, всё давно определено; он у меня послушен, хоть и верзила. Моё слово для него – закон, а тебе нужны как раз такие, Паша!..

Когда жена Полина узнала от мужа, какую судьбу уготовил сыну муж, это её возмутило:

– Фролке, говоришь, дело нашёл, под коровьи хвосты заглядывать? Нешто смеёшься, Иван? – злорадно усмехнулась Полина, сверкая глазами.