То, как она запнулась перед «поговорить», напрягло. Но меня больше заинтересовало, что произнесла имя ректора она с легкой степенью недовольства, при этом закатив глаза, что было совсем несвойственно для её поведения. Вспомнив, что мама когда-то тут недолго, пару месяцев вроде, училась, о чем она рассказывала как-то вскользь, догадалась, что и у неё с ним «диалог» не заладился. Кстати, а может, Геонор ко мне именно из-за мамы так относится? Да нет, она тут больше двадцати лет назад училась и совсем недолго. Вряд ли.

– Понимаю, я… не хотела, чтобы вы узнали. Не хотела вас беспокоить, – мой голос упал, когда мысли переметнулись с отношения ко мне ректора на то, что отец прочитал письмо. Стало стыдно. Родителям я никогда не врала, они всегда шли мне на встречу, слушали меня, а я за их спинами так поступила.

– Дочка, ты ведь знаешь, что нам можно говорить обо всём. Тем более, когда у тебя какие-то проблемы, – и после этих слов мне захотелось провалиться сквозь землю от стыда. – Конечно, мы беспокоимся о своих детях, ведь хотим, чтобы у вас всё было хорошо.

– А где папа? – опустив взгляд, пробормотала я, глядя на носки своих туфелек, не зная, как посмотреть маме сейчас в глаза.

– Пошел со знакомым поговорить, перед тем как… – она вздохнула, – встретиться с Геонором, раз он так настаивает. Отец ведь хотел сначала с тобой связаться, но… В общем, я уговорила его подождать и успокоиться.

– Что он хочет предпринять?

– Ну-у, – она снова притянула меня к себе и, поцеловав в висок, попыталась меня успокоить, – папу расстроить, как ты знаешь, довольно сложно, но он немного разволновался. Так что даже я не знаю, чем закончится их разговор. Но ты не волнуйся, если что, я сумею его успокоить, и всё обязательно обойдется. Также мы с ним понимаем, что ты хотела бы сохранить своё инкогнито, осознаем причину этого. Поэтому и отпустили тебя сюда учиться, и тут сейчас не с официальным визитом, но скрываться под личиной папа, сама понимаешь, не согласился бы.

Мой мозг зацепился за фразу: «немного разволновался». В отношении папы это звучало как гром среди ясного неба.

Немного изогнутая бровь выражала высшую степень его изумления, едва сведенные брови – сильнейшую степень недовольства. Он только радовался, когда мы, его семья, были рядом, искренне и ярко… Но чтобы папа «волновался»! Такого я, вообще, никогда не видела!

– Какая красотка! – мои мысли прервал восхищенный вопль одного ненормального и безумного оборотня, который возник словно ниоткуда. И этот самоубийца сделал то, что привык делать со всеми приглянувшимися ему адептками… Он от души, с чувством и блаженным выражением на своей наглой морде шлепнул мою маму по попе… И, прежде чем я или она что-то успели сообразить, схватил её ещё и за плечи и притянул к себе.

– Аширия Шор’эншэ! – с лестницы раздался недовольный голос ректора Геонора. – Верно говорят. Яблочко от яблоньки недалеко падает…

Тут я уже совсем перестала удивляться тому, что происходит. Так я думала до того момента, как четко за спиной Шэйна не появился ОН… Огромный, со сверкающими бирюзой глазами, охваченный языками черного дыма и буквально полыхающий от ярости!

Все волосинки на моем теле от силы, что сейчас «разливалась» по холлу вместе с его появлением, встали дыбом. Артефакты нагрелись и, болезненно кольнув остаточной магией, сломались, а мои длинные белоснежные волосы сразу после этого закономерно и крайне стремительно вернулись к первоначальному, естественному золотистому цвету.

– Беги, глупец, – прохрипела я, смотря глазами полными ужаса на Шэйна, хотя прекрасно понимала, что шансов спастись у него нет. Ему теперь путь один: сразу на кладбище, причем только в качестве удобрения, ведь даже нежить из тех куцых останков, что от него останутся, создать не удастся …