Под утро Сергей Петрович окончательно решил, что Лилечка как раз поступила правильно, а вот сам он написал своё заявление по глупости, и первое, что нужно теперь сделать ему самому, так это утром поговорить с Лилечкой, извиниться перед ней, потом пойти в школу, извиниться перед директрисой, забрать у неё своё заявление и жить дальше, радуясь тому, что именно его жену, а не Гомотетия или Парашу, назначили завучем.

Но когда утро наступило, так уж как-то вышло (Сергей Петрович и сам не знал как), что и с Лилечкой он не поговорил, и заявление своё не забрал, а только ещё больше на всех обиделся за свои ночные мысли.

Несмотря на то что Сергея Петровича не раз, и даже не два, просили вернуться в школу и Лилечка и директриса, Сергей Петрович каждый раз отказывался и, так как другого места учителя биологии для него в Н. не нашлось, пошёл работать учителем труда и домоводства в одну из окраинных городских школ.

А всего-то через месяц после назначения Лилечки завучем, неожиданно для Сергея Петровича, им дали двухкомнатную квартиру.

И хотя и переезд, и хлопотливые радости новоселья отвлекли их и снова сблизили, Сергей Петрович про себя всё ещё надеялся, что вот-вот и Зоту Филипповичу станет совершенно ясно, что Лилечка не может справиться с обязанностями завуча, и Зот Филиппович, одумавшись, разжалует её в простую учительницу, а сам ещё будет просить Сергея Петровича вернуться и занять её место.

Но проходил месяц за месяцем, а ничего подобного не случалось. По слухам, доходившим до слуха Сергея Петровича, Лилечка со всеми обязанностями завуча справлялась неожиданно легко и бойко, как бы без труда. Многие даже восхищались мудростью и прозорливостью Зота Филипповича, разглядевшего в молодой учительнице талант завуча, хотя поговаривали и о том, что назначение Лилечки было решено заранее самой директрисой и совершенно без участия Зота Филипповича, на что некоторые улыбались и называли Зота Филипповича Котом Филипповичем.

Вскоре все заметили приятную полноту, а затем и недвусмысленную округлость талии завуча школы № 37 Лилии Феоктистовны Жилиной. Разговоров об этом – и о приятной полноте, и о недвусмысленной округлости – было много, и как потом по топтаным – перетоптанным тропкам добежало до самой Лилечки, а от неё и к Сергею Петровичу, дело дошло даже до того, что учительница истории Параша вместе с учителем математики Гомотетием при всех в учительской подсчитывали времена и сроки, а, подсчитав, сказали вслух то, что у многих и так уже давно вертелось на языке: «Наша скромница Лилечка Феоктистовна преподленько скрыла от директрисы и от самого Зота Филипповича своё интересное положение, а то бы не видать ей места завуча как своих ушей».

Начала нового учебного года с большими надеждами ожидали и Параша, и Гомотетий, и даже сам Сергей Петрович, но когда новый учебный год наступил, завуч Лилия Феоктистовна, как и раньше, всё с тем же своим вечным вязанием в руках, приступила к исполнению своих обязанностей, словно и не жила теперь на свете Верочка Сергеевна Жилина»…

Сергей Петрович вздрогнул: он вдруг услышал, как за окном в землю, с хрустом разрезая волокна корней, вошёл остро заточенный штык лопаты; он слышал это так же ясно, словно копали прямо здесь, в его спальне на пятом этаже.

Сергей Петрович тут же догадался, что это кто-то выкапывает большой куст крыжовника, который сам Сергей Петрович посадил ещё в тот год, когда они с Лилечкой получили квартиру. Забавным было то, что на куст, от которого Сергей Петрович и сам подумывал избавиться, уже были неоднократные покушения: Сергей Петрович не раз по утрам замечал следы этих покушений, но каждый раз куст оставался на месте и каждый год приносил Сергею Петровичу сладкие фиолетовые ягоды. Сергею Петровичу сейчас даже померещилось что-то особенно забавное в том, что именно этой ночью кто-то всё-таки выкопает и унесёт из-под его окна этот его куст крыжовника.