«Ву Ли, тебе нужно быть внимательнее ко всему, что ты делаешь! Ты уже совсем взрослая, тебе уже исполнилось шестнадцать лет. Ты обдумала и передумала множество раз, каким должен быть твой костюм вертоградаря, пересмотрела целую сотню штук далвардайских атласов, алтабасов, аксамитов, камки, золототканых бархатов и парчи, перемеряла целую сотню пар сафьяновых да юфтевых ботиночек, обдумала целую сотню самых модных причёсок и ещё, наверное, целую тьму тьмущую разных мелочей, но ты забыла, что у вертоградаря непременно должны быть лейка и ножницы. Как же тебе раньше в голову не пришла такая простая мысль? А вот если бы ты подумала об этом раньше, то представляешь, какие красивые золотые ножницы, и какую чудную серебряную лейку можно было бы заказать главному императорскому ювелиру Фа. Ву Ли, сколько раз я тебе уже говорила, что ты всегда должна помнить, что ты всего лишь женщина и поэтому думаешь ты, как женщина; а для того, чтобы достичь того, чего ты желаешь достичь, какими бы разумными ни казались тебе твои женские мысли, прежде чем что-либо сделать, ты должна всегда помнить, что ты всего лишь женщина и ты должна заставить себя думать так, как думают мужчины… Глупая деревенская девчонка, сколько раз тебе можно повторять, что прежде чем что-нибудь сделать, ты должна ответить себе на три вопроса: как поступил бы на твоём месте твой сводный братец Ю? как бы поступил на твоём месте офицер Ци? и как поступил на твоём месте сам император Ы?»

Ву Ли так увлеклась разговором с самой собой, что даже сама не заметила, как свернула со знакомой тропинки, ведущей к Северному павильону, и забрела в такой глухой угол императорского вертограда, что теперь и не знала, как ей из него выбраться.

Вот тут-то, в этом глухом углу (в далёкой снежной Далвардарии такие глухие углы отчего-то называют «медвежьими»), выглянув из-за куста далвардайского крыжовника, она увидела прямо перед собой молодого вертоградаря, того самого, который поклялся ей сегодня же ночью навсегда покинуть дворец.

Он стоял под сливовым деревом на перевёрнутой вверх дном огромной плетёной корзине, в такие корзины вертоградари осенью собирают опавшие листья, и, казалось, внимательно разглядывал усыпанные цветами ветки сливы. Вдруг молодой вертоградарь выбил из-под себя ногами корзину, и его тело закачалось в верёвочной петле посреди вихря из посыпавшихся на землю белых лепестков… Ву Ли стояла за кустом далвардайского крыжовника и как зачарованная, смотрела, как утихает лепестковая метель…

Когда последний лепесток медленно упал на землю, она подошла к висевшему в петле телу юного вертоградаря, сама взобралась на плетёную корзину и, глядя прямо в лицо самоубийцы, прошептала:

– Я сразу узнала тебя, Ю… Ещё тогда, когда я впервые после четырёхлетней разлуки увидела тебя – когда ты поливал из своей старой лейки хризантемы возле Северного павильона… Я всё помню, я всё-всё помню… Я помню и заснеженные стебли бамбука, и перелётных диких гусей, помню, как сверкали алмазами вокруг нашей деревни снежные вершины гор… Я не забыла свою клятву о вечной любви… Но теперь ты мёртв и моя клятва потеряла свою силу… – сказав это, Ву Ли садовыми ножницами перерезала верёвку, и тело самоубийцы тяжело упало на землю…

Ваш покорный слуга хорошо помнит, как он сам расплакался, когда его бабушка впервые сказала ему эти слова: «Но теперь ты мёртв и моя клятва потеряла свою силу…» И хотя я сейчас, вследствие приобретённого мною жизненного опыта, не столь чувствителен, как в детстве, я признаюсь моим читателям, что несколько капель моих старческих слёз всё-таки угодило в мою тушницу, когда я писал эти слова: «Но теперь ты мёртв и моя клятва потеряла свою силу…», так что мои слёзы оказались смешанными с чёрной тушью на белом листе рисовой бумаги.