Сейчас все выглядит довольно безмятежно: корабль скользит по ровной глади плавно, без прежних зигзагов и скачков, мирно поскрипывают снасти, совсем не страшно хлопают, надуваемые ветром, паруса. И стелется длинный пенистый след за кормой ее корабля…

Настя уже собиралась покинуть рубку, как её внимание привлек грязный клочок бумаги на полу. Она взяла его в руки и с трудом пыталась разобрать корявые буквы. Казалось, что человек выводил их через силу, непослушной, парализованной рукой: «Я ухожу… Бойтесь…»

И опять ночной ужас до костей пробрал онемевшую и напуганную Настю. Опять за спиной зашуршали, ожили страшные призраки. И как тогда ночью, захотелось кричать от невыносимого страха.

– Пятница! Пятница! Ко мне! – во весь голос заорала Настя. Ее сознание стремительно засасывает в жуткий водоворот ночных видений. Она зовет Пятницу дурным голосом, ищет повсюду, но пес, который мог бы прогнать страхи, облаять призраков, пропал. Пять минут назад он крутился возле рубки, и вот как только понадобилась трезвая собачья голова, не подверженная человеческим страхам – его не докричишься!

А Пятница, напуганный пронзительным криком нового друга, подумал, что на него сердятся за какую-нибудь выходку, и подался от рулевой рубки подальше, к камбузу поближе. Тем более там пахло, точнее, крепко воняло тухлой курицей. Голодный пес, не обращая внимания на странные крики, усердно царапал дверь, стараясь добраться до тушки и остановить процесс гниения.

– Ты почему не отзываешься?! – набросилась на него Настя, когда догадалась все-таки поискать собаку возле «хлебного» места.

Пес кинулся ей навстречу, как будто разлука с новой хозяйкой длилась годы. Он прыгал вокруг неё, вилял хвостом, внимательно заглядывал в глаза, в общем, просил прощения за все, что было, будет и за то, в чем он совсем не виноват.

Вместе с таким жизнерадостным псом Настя перестала бояться невидимых существ, бестелесных и зловещих. К тому же Пятница постоянно отвлекал её мысли от страшного, и всё внимание приковывал только к себе.

– Успокойся, ну хватит уже. Да перестань ты, вот ведь подхалим! – Настя, не выдержав напора собачьей любви, наклонилась к нему и позволила лизнуть себя два раза в нос. После таких «телячьих нежностей» бояться становилось все труднее и труднее, хотя мозг настойчиво сверлили два страшных слова.

– Пошли, я накормлю тебя чем-нибудь. А заодно потренирую на «отзывчивость», а то звала тебя, кричала, а ты даже ухом не ведешь.

Обстановка в камбузе говорила о том, что полным ходом шло приготовление к ужину. Вчерашнему. На остывшей плите в кастрюле плавает дурно пахнущий, недоваренный цыпленок. На столе очищенные увядшие овощи.

– Такое впечатление, что кок вышел на минуту и должен скоро вернуться… Но не вернулся. Ни он, ни другие. И ничего кроме короткой, жуткой записки…Что же случилось с ними за то время, пока я лежала без сознания в кладовке? И почему Владимир забыл обо мне? – снова и снова задавала Настя волнующие вопросы из прошлого.

«Забывчивость» мужа её огорчала не сильно и совсем не долго. У Насти не успело зародиться в сердце ответного чувства. Их брак длился всего месяц. И этот месяц Настя не могла назвать «медовым» – так, что-то безвкусное, пресное, как бумага. И весь год их не очень близкого знакомства был такого же нейтрального вкуса. Остальные поклонники и соискатели руки и сердца бесприданницы Анастасии имели вкус резко неприятный. А так как бесприданница была ко всему прочему и ещё круглой сиротой, которую воспитывала строгая тетушка, то Настя, после совершеннолетия, просто вынуждена была отдать Владимиру свою руку. Но не сердце.