Через шторы в комнату пробивался яркий солнечный лучик. Алла щелкнула замком розового чемодана (внесенного в номер, очевидно, до моего пробуждения) и принялась доставать и развешивать свою одежду в стенном шкафу. Сама она была только в белом пуловере и черных капроновых колготках. Алла, скорее всего, сознательно не спешила надеть юбку или брюки. Я принял это за знак простодушного дружелюбия. И непроизвольно снова провалился в сон, словно пытаясь зачерпнуть последнюю его сладость, оставшуюся на самом донышке.

Инструкцию об использовании багажной камеры на вокзале я прочел, присев на корточки, сначала на английском, потом на французском и, наконец, на немецком языке. Четвертый язык был, по видимости, голландским. Мое лицо вдруг вспыхнуло от сомнения, правильно ли я понял инструкцию. Невдалеке послышался стук женских каблуков. Я увидел круглые колени светловолосой красавицы в костюме стюардессы. В ответ на мой смятенный взгляд ее строгое лицо озарила улыбка. Благосклонность и доброжелательность – именно к этим утонченным проявлениям человеческого духа я был особенно чувствителен с раннего детства. Женщина подтвердила правильность моих манипуляций с багажной ячейкой. Я осторожно прикрыл толстую дверцу до мягкого электронного щелчка. Это было мое самое осмысленное действие за последние два дня.

Мы с Аллой опоздали на завтрак. Как раз в тот момент, когда мы вышли из лифта, кельнер в красном жилете и белой рубашке выставлял бронзовые столбики с провисшей между ними крученой веревкой у входа в зал ресторана. Заметив нас, он грустно улыбнулся, развёл руками и пошёл помогать другому кельнеру в уборке зала. На верёвке покачивалась табличка “Fermé”. Алла рассмеялась, обнажив верхний ряд крупных зубов, и поцеловала меня в ухо:

– Вот увидишь, я заставлю их накормить нас завтраком.

Затем она придвинула один столбик к другому и, не выпуская моей руки, перешла через порог зала.

– Эй, месье! – громко позвала Алла.

Кельнер обернулся и быстрым шагом пошёл нам навстречу.

– Comment puis-je vous aider, mademoiselle, monsieur?[2] – Теперь лицо кельнера изображало еще более жалкую и грустную улыбку.

Алла быстро стёрла эту улыбку с его лица. Она негодовала, угрожала, забывая о носовых гласных и даже не пытаясь грассировать раскатистый русский звук «р». Моя подруга требовала рандеву с директором. Обескураженный таким напором, кельнер повернулся и хотел просто сбежать, он уже сделал несколько шагов в сторону, но был остановлен двумя мужчинами в темных шелковых рубашках и тесно облегающих брюках. Как оказалось, это были директор отеля и его интимный друг. Алла принялась истерично хохотать, изгибаясь чуть ли не вдвое на моей руке.

– Ой, держите меня, счастливая пара влюбленных. Они снова вместе! – Она несколько раз подряд прыснула от смеха. – Я знаю этих двоих.

Последние слова были произнесены по-русски и предназначались мне.

Директор отеля – вблизи выглядевший намного старше своего друга – рассеянно поцеловал Аллу четыре раза в щёки и похлопал ладонью по ее ягодицам. Затем на одно летучее мгновение внимательно посмотрел мне в глаза и мягко пожал мою руку. То же самое проделал и его друг.

После короткой любезной беседы с директором мы отправились в номер, куда вскоре подали завтрак, а вечером нас ждал обед в ресторане. За завтраком Алла опять сбросила с себя юбку. Усевшись на кровати, она принялась наматывать на вилку ломтики розовой ветчины и обертывать их полосками жёлтого сыра. Так у неё выходил аппетитный рулет, который она разрезала на кусочки и клала в мою тарелку, а иногда прямо мне в рот. Это мешало нашей беседе. Но мне совсем не хотелось останавливать Аллу.