– Не удивлён, у меня даже в интернате была кличка “волчок”.

– Забавно. А вот с дельфином вы меня поразили. Брутальные мужчины обычно называют медведей, львов, тигров, и вдруг – дельфин. Интересная у вас душа… Что-то там, на дне, затаилось… Может, стремление к свободе?

– Так я и так вроде свободный человек. Вы же не семейную жизнь имеете в виду?

– Нет-нет, не семью. Вас внутри что-то сковывает, а вы мечтаете освободиться от этого.

В душе Кирилла закопошилось какое-то неприятное воспоминание, но ничего конкретного не вспомнилось.

– По-моему, вы притягиваете за уши мои симпатии к животному миру. Да и жена не считает меня волком.

– Скажите, а она никогда не говорила, что боится вас?

– Нет, – пожал плечами Кирилл, – только однажды…

– Что? – психолог наклонился вперёд, почуяв добычу.

– Она увидела, как я… – Кирилл откашлялся, – беру в поездку оружие. Просто так, по старой привычке, оставшейся от девяностых годов. У меня есть разрешение, если что…

– Мне всё равно, – отмахнулся Маслов, – так что она спросила?

– Спросила, зачем мне пистолет?

– А вы что ответили?

– Сказал, что это последний аргумент.

– Вы могли бы применить оружие? Вам уже приходилось его употреблять?

– Первый вопрос психолога, – усмехнулся Кирилл, – на него я отвечу – да, я мог бы его применить, иначе зачем доставать. А второй, скорее, следователя – на него отвечать не буду.

Маслов встал с кресла и заходил по кабинету.

– Кирилл, пока вы владеете собой, лучше всё-таки представить самую худшую ситуацию и постараться примириться с ней, чтобы не казаться психопатом в глазах жены. Вы и так её напугали оружием. Поверьте, это самая невыгодная позиция. От меня тоже ушла жена, но я же не умер.

– Да я и не собираюсь психовать, Николай, – спокойно ответил Кирилл, – но, чем представлять, как Ольга уходит к моему другу, я лучше убью его.

А ведь надпись на плакате оказалась правдой, – подумал Кирилл, ещё не открывая глаз после тяжёлого, беспокойного сна, – он, действительно, не решался произнести вслух, что боится одиночества и… готов убить Глеба за любимую женщину. Очень любимую и очень дорогую. Он так много лет ждал встречи с ней, что не мог представить, как она уйдёт к другому. Хотя… – и это было самым ужасным, – разлад начался уже год назад.

У них не было детей. Кирилл никогда не думал, что женщина может быть одержима идеей родить ребёнка. Но Ольга была такой во всём – если что-то изучать, то до конца, до мельчайших деталий. Если учиться водить машину, то обязательно закончить курсы экстремального вождения, от которых у Кирилла из страха за неё замирало сердце. А если семья, то настоящая – с детьми, мальчиком и девочкой. Но детей после года брака так и не было. И было невыносимо видеть, как всё грустнее и тусклее становится её лицо после вдруг появившейся, но не сбывшейся надежды. Может, поэтому Глеб, с его видимой инфантильностью, с его схожестью с большим ребёнком, милым и капризным, вызвал у неё эту болезненную симпатию. А как почувствовал, что она встречает его с радостью, так и зачастил к ним домой, и с Кириллом, и без него, пользуясь правом друга. Кирилл вначале не придавал этому значения, но вскоре смех Ольги от рассказов Глеба стал больно задевать самолюбие, потому что с ним она так не смеялась. А нежный взгляд, направленный на приятеля, стал последней каплей. В душе родилась ревность, яростная, захватившая всё нутро. И однажды он не удержался и попросил, нет, потребовал не принимать Глеба без него.

Однако с Ольгой так разговаривать было нельзя. Она замкнулась, и тёплые, предупредительные отношения, которые были между ними весь первый год, сменились чуть холодноватым, ровным тоном. Для многих пар это считалось бы счастливой семейной жизнью, но Кирилл, узнав настоящую любовь, не мог смириться с этим. Он хотел подлинного счастья, переливающегося через край. Где же оно теперь? Ведь было же…