Мирослава тянула газету изо всех последних бабских сил. Но – не срослось. И, «выйдя на свободу», после месяца безденежных мытарств она пришла в «Прикамскую звезду».

Если в «Репортере» Мирослава ожесточенно писала на серьезные темы, то в «Звезде» равнодушно освещала всякую заказную хрень. Она даже не смотрела готовую верстку, что должны делать все без исключения корреспонденты. Ей было, как сейчас говорит молодежь, по барабану.

У Мирославы сложилось впечатление, что в этой газетенке никому ничего не надо. Профессиональный уровень ее журналюг, как мы уже отметили, оставлял желать лучшего. А редакторы даже не помнили заданий, которые сами же и выдавали. О чем тут еще говорить? И Мирослава сделала вывод, что чем глупее и бездарнее они, тем больше у них претензий и гонора.

И самое страшное – Мирослава стала писать заметно хуже, словно повинуясь поговорке: с волками жить – по-волчьи… статьи строчить.

Иногда ей даже не хотелось приходить на службу, чтобы не видеть этих тупо-самоуверенных лиц своих коллег.

Но не будем о грустном. Ведь все, что ни делается, делается к лучшему. В немалой степени тому поспособствовал новогодний корпоратив.

Корпоратив – это когда можно обожраться и нажраться совершенно бесплатно за хозяйский или казенный счет! То есть на халяву! А за чужой счет, как явствует из известного фильма, пьют и трезвенники, и язвенники.

Корпоратив якобы сплачивает работников как ничто другое и прививает холуйскую любовь к руководству учреждения за его типа заботу и внимание. Хотя внимание можно выразить иначе, например повысить зарплату или выплатить премию. Но, как говорится, начальству видней.

Поэтому Мирослава не любила корпоративы. Они казались ей унизительными. Даром только, как говорят мусульмане, за Аллах акбаром. «Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь», – всегда говорила она по этому поводу.

Но ее уломала Надежда Воронова. Да и самой Мирославе, если честно признаться, очень захотелось снова увидеть Василия.

В этот предновогодний вечер Мирослава выглядела обольстительно. На ней было зеленое платье. Она сделала прическу, надела бусы и даже сережки, превратившись из зеленоглазого мальчугана в светскую даму.

Бэзл, увидев ее, даже чуть не сбился с одной четвертой доли такта на одну вторую. Ему захотелось встать, заткнуть рот воспевающему чью-то несчастную любовь Азану и прочитать вслух:

– И медленно пройдя меж пьяными, всегда без спутников, одна дыша духами и туманами, она садится у окна. И веют древними поверьями ее упругие шелка, и шляпа с траурными перьями, и в кольцах узкая рука. И, странной близостью закованный, смотрю за темную вуаль, и вижу берег очарованный и очарованную даль…

На этот раз она в компании нескольких девушек сидела не в углу зала, как в первый раз, а с краю от общего длинного стола, как раз у сцены. Несколько раз взгляды ее и Василия снова встречались. Она даже пару раз улыбнулась ему.

Началась коллективная пьянка с того, что патриотично настроенные журналюги исполнили «В лесу родилась елочка» под Гимн России (группа «ВДВ» весь вечер работала на совесть). И даже прошлись хороводом вокруг елки. Народные слова очень хорошо ложатся на эту торжественную мелодию.

А думский депутат, вырядившись балаганным Дедом Морозом и призвав на помощь все свое косноязычное красноречие, пожелал своим подшефным дальнейших успехов в деле оболванивания читателей, слушателей и зрителей.

Когда корпоратив перевалил за свой экватор, разрумяненные и вспотевшие труженики микрофона и телекамеры, ручки и блокнота разбились на группы, как бы по интересам. Кто-то приставал к бабам, как без этого? Кто-то в одиночку глушил водку, а то вдруг кончится? Кто-то что-то доказывал собутыльникам, типа «ты меня уважаешь?». Кто-то укладывал в сумки объедки с барского стола, дескать, уплочено, чего ж добру пропадать. Кто-то делал вялые телодвижения в такт музыки, чего же без дела-то сидеть? И так далее. В общем, обычная картина.