Мы пробыли вместе три года, два месяца и семнадцать дней. А потом началась революция. Весь привычный мир трещал по швам. Люди, которых я знал и уважал как коллег, вдруг оказывались по другую сторону пропасти. Человек, которому ты еще вчера жал руку, сегодня не хотел на тебя даже смотреть. На глазах рушились все столпы общества развитого капитализма: выборность власти, банковская система, гражданские свободы – всё слова, брошенные на ветер. Посреди бушующего моря хаоса мы с Адель были островом непоколебимости и любви до тех пор, пока однажды…

А потом вторая революция, потом Большой Террор, и вот я стою здесь, а в комнату вводят ее: в безупречном маленьком черном платье (она говорила, такое должно быть в гардеробе у каждой женщины), с кровью, запекшейся в уголке рта, и с прожигающими насквозь глазами, исполненными боли и ненависти. Ее пристегивают к стулу и оставляют наедине со мной.

На моем лице маска, и она не узнает меня. Она оглядывает комнату, замечает инструменты на столе, но это же Адель. На лице не отражается страха, зато она с чувством и невероятной скоростью произносит несколько слов по-испански. Я почти не знаю этого языка и разбираю только «козел», «сын» и «шлюха». Да уж, в оценках Адель никогда себя не сдерживала. Я отворачиваюсь к столу, пальцами вожу по инструментам, будто бы примериваясь, какой взять, а в голове при этом толкаются, словно журналисты, желающие взять интервью у звезды, сумбурные мысли.

Что же мне делать-то? Не могу же я «поработать» над женщиной, которую люблю. Легче уж самому оказаться на ее месте, чем причинить ей хоть малейшее страдание. Можно, конечно, достать пистолет да застрелиться. Глупости. Тогда мое место займет другой, и Адели не избежать страшной, жестокой участи. Может, ее застрелить? Быстрая смерть все же гораздо лучше, чем долгие пытки. Я представляю себе, как я щелкаю застежкой кобуры, достаю пистолет и дрожащей рукой навожу на моего ангела. Легче откусить себе нос, чем нажать на спусковой крючок. Все это никуда не годится. Как же мне быть? В глаза попадает яркий луч заходящего солнца, и словно в ответ, я слышу голос сердца, а в следующий миг я снимаю путы с Адель, хватаю ее, ошарашенную, ничего не понимающую, вывожу за дверь. Слава Богу, в коридоре еще пусто, ведь братья не ждали, что я закончу так быстро, и веду ее направо и вниз по лестнице до выхода на улицу. А по дороге произношу скороговоркой:

– Отсюда домой ни в коем случае не иди, отправляйся к кому-нибудь из друзей, кто еще не арестован. Первым делом раздобудь хиджаб, а лучше паранджу. Лучше всего отправляться на север и попробовать пересечь Ла-Манш, хоть на бревне. Это самая короткая дорога. Если не выйдет, то придется попутешествовать, двигай на юг, через Испанию, в Алжир. Как ни смешно звучит, но там сейчас вашим безопаснее всего.

Уже у самого выхода Адель кладет руку мне на бороду и, все еще не в силах поверить в происходящее, сдавленным шепотом произносит:

– Муса? Это ты?

– Ну конечно, я.

Она вдруг запускает руку себе в промежность, и в следующее мгновение я падаю на пол с распоротой шеей. Кровь капает с крошечного клинка, зажатого у нее в руке, и хлещет из разодранной артерии. Адель наклоняется, снимает с меня маску и целует в губы долгим сладким поцелуем, и я испытываю блаженство, доступное только детям да осужденным на смерть.

– Спасибо, милый, – доносится до меня, – я всегда буду помнить тебя.

Слышу удаляющийся цокот каблуков и трубы, которыми меня встречают в раю.

В сердце каждого любителя футбола навеки запечатлено воспоминание о том дне, когда «Реал» из Овьедо принимал звезд из Мадрида в матче за право выхода в финал кубка Испании.