Я смотрю Пожарному вслед. В кого я превратился? Я и сам не знаю. Знаю только, что я такой вот уже шесть месяцев.
Я отрываю взгляд от Пожарного и смотрю на Никиту. Он прямо на глазах бледнеет. Напарник трудно переносит такие стрессовые ситуации. Каждый раз, когда Пожарный кричит на меня, у Никиты создается такой вид, будто кричат на него. Никита продолжает бледнеть, его колени трясутся. Он даже не замечает автомобиль, который сигналит нам.
Я говорю:
– Я бы и сам справился.
Я иду к автомобилю, пока Никита пытается прийти в себя.
Я говорю на ходу:
– Расслабься, парень, сядь в кресло и помедитируй.
Честно говоря, если бы через две недели не решался вопрос – жить мне или сдохнуть, я бы даже нервничал всякий раз, когда Пожарный орет на меня. У него это получается отлично.
Я работаю на объекте больше трех недель. На пятый день меня перевели с другой точки на эту, потому что я врезал по морде напарнику. Ни за что. Тому самому, который показался мне слишком гиперактивным. Постоянно норовил навязать мне свое хорошее настроение, в котором я не нуждался.
Я постоянно опаздываю. Я забываю униформу дома. Нарушаю дисциплину на рабочем месте. А Пожарный говорит, что лишит меня обеда, если я снова попадусь. Не знаю, чем я его так зацепил, но он явно хочет, чтобы я оставался в рядах его армии.
О вздувающихся венах
У него редкая особенность вносить в разум человека малодушного помутнение одним лишь только своим переливчатым грозным рыком, когда вены на его шее наполняются напряженным потоком крови и злости. Стойка у него в этот момент боевая, словно, будь его воля, и не будь он сейчас на рабочем месте, он кинулся бы на уничтожаемого им человека и голыми руками рвал бы его на части и каждую оторванную часть рвал бы на более мелкую. Он вспоминал самые последние слова обиды, которые только способен изрекать человек, хотя человеком его в такие моменты назвать было трудно. Его целью было не поддержание дисциплины за счет устрашения, а контроль своей устрашаемости за счет нарушения дисциплины сотрудниками.
6
Даже если бы всех самых умных и самых красивых, и самых красиво щелкающих пальцами Полин всего мира собрали в одной огромной комнате, я бы и тогда не зашел внутрь. Зачем мне они все, если это не они научили меня заваривать кофе без френч-пресса. Так, чтобы маленькие кофейные шарики опускались на дно кружки, а не толпились сверху, норовя попасть в рот.
Никто с ней не сравнится.
Что бы вы выбрали? Покончить с собой ввиду своей несостоятельности, которая проявилась у вас после разрыва с дорогим вам человеком, или попытаться вернуть его самым сумасшедшим образом?
Я иногда смотрю на фотографии, где я совсем маленький. Эти чистые глаза смотрят в камеру. В них нет ни злости, ни страха, ни боли. Они чистые настолько, насколько только возможно для ребенка двенадцати лет. Я представляю, как перевоплощаюсь в другого человека и подхожу к этому мальчугану двенадцати лет. Я подхожу к нему и рассказываю ему историю про него самого. Про него самого через несколько лет. Я говорю без обиняков, прямо и беспощадно. У него бегут слезы, и сам он убегает от меня в темноту, в которой ищет спасения от своего мрачного будущего.
Полина считала, что переезд спасет меня от моей проблемы. Спасет от тоски по родителям. Спасет от себя самого. Она считала, что смена обстановки не повредит. Что переезд поможет мне простить себя. Поможет забыть все, что я творил весь год после их смерти. К тому же у нее и без меня было в планах переехать, потому что она упорно готовилась к поступлению в университет.
Ирония в том, что мне стало лучше уже в первые полгода наших отношений. Мне не нужен был никакой переезд. Мне была нужна только она. Моя Поля. Но она хотела высшее образование, а я хотел всегда быть рядом с ней. Поэтому поступление в универ в тот год стало большой целью и для меня.