– Одна тема есть, – сказала Лёка. – Сломанный душ в общежитии.

– И?

– Ну… я пока только две строчки сочинила. «В общаге двести сорок душ, но почему-то сломан душ».

– Семицветик, – нарочито-восхищенно произнес Жека, откинул голову и закатил глаза. – Сафо.

И тут же получил подзатыльник.

– Я ее хвалю, а она дерется, – укоризненно произнес парень. – Очень хорошее сатирическое двустишье. Только надо «но почему-то» заменить на «и потому-то». Потому-то и сломан, что ежедневно двести сорок душ ломятся в один-единственный душ! Вот и доломились. То есть, доломали. Он и так на честном слове держался. Ты, Агния Львовна, допиши еще пару строчек. Чтобы, значит, вместо трех красных уголков, которые все равно на хрен никому не нужны, оборудовали душевые кабинки. Иначе имеющийся помывочный комплекс будет ломаться ежедневно. И закончи как-нибудь так: «пусть проявит комендант свой недюжинный талант!»

– Не наше дело критиковать администрацию, – заметил Ларичев. – Поэтому Лёке придется проявить недюжинный талант, чтобы как можно корректнее сгладить сей щекотливый момент. Например, вскользь напомнить о возможности распространения заразы двумястами сорока грязными студентами.

– И вообще, могли бы в Желтой помыться, – добавил Санёк.

Жека незаметно от Ларичева показал ему кулак, а вслух сказал:

– А зимой как? В проруби?

Сима хихикала, слушая перепалку редколлег, а сама тем временем рисовала карикатуру, иллюстрирующую сию животрепещущую проблему. Ей очень понравились и сами редколлеги, и атмосфера, царящая на обсуждении материала – непринужденная, веселая. Ну разве можно испытать столько же положительных эмоций при работе один на один с компьютером? Конечно, нет.

На листе появился рисунок – голый мужчина с волосатыми ногами, стоящий к зрителям спиной. Одной рукой он держал намыленную мочалку, другую поднял над головой – в ней был зажат дуршлаг. Над дуршлагом к перевязанному бинтиком душу был привязан чайник, из носика которого через дуршлаг на человека текла тонкая струйка воды.

– О, норм! – восхитился Санёк. – Это Жека, да? Спина точно его!

– И ноги, – добавила Лёка. – И еще это…

– А ты откуда про это знаешь? – вытаращил глаза Санёк. – Жека, откуда она знает?

– Ну, все, хорош хохмить, – сказал Ларичев. – Через пять минут звонок. Когда соберемся? Завтра? Нет, до завтра я сам не успею… Давайте после выходных, в понедельник.

Сима, делавшая последние штрихи, а потом собиравшая карандаши и стирашки, не заметила, когда ушли Жека, Лёка и Санек. И лишь когда подняла голову, чтобы попрощаться, обнаружила – напротив стоит Ларичев и пристально на нее смотрит.

– Что? – спросила она, чувствуя зарождающуюся панику.

– Вчера попалась на базисе, сегодня проникла в секретное помещение, – задумчиво сказал он. – Что будет завтра?

Она не ответила и, рывком сдернув сумку со стола, выскочила из аудитории.

– Снова здорОво, Сима Серова.

– Ага, – выдавила Серафима, оторопело глядя на Ларичева.

Ну, и как теперь ему объяснить, что она совершенно не собиралась ни спускаться в подвал, ни произносить дурацкое четверостишье, ни тем более заходить в незнакомое помещение? Ноги сами принесли ее вниз. Пока она с изумлением изучала появившуюся перед ней невероятную, огромную дверь – та выглядела как в банковском хранилище, металлическая, даже, наверное, бронированная, с множеством запоров и заклепок, и даже с массивным колесом-бубликом – руки поспешно принялись отодвигать запоры, щелкать рычажками и, в конце концов, с трудом, но повернули бублик. И вот Сима стоит в длинном, ярко-белом, будто больничном коридоре с единственной дверью, кроме, конечно, той, через которую зашла. И из этой единственной двери только что вышел третьекурсник Ларичев, увидел Симу и чуть улыбнулся.