Вторая трудовая повинность случилась тогда, когда Гошка в четырнадцать лет вырос уже выше своего папы. Хорошо так выше вырос, сантиметров на десять. И папа, человек воспитанный на принципах социалистической справедливости, глядя на Гошку снизу вверх, со строгостью приговора сказал: «М-да… Кормить я тебя, конечно, буду. Но вот если чего себе купить захочешь, джинсов там или еще дряни какой, так ты того-этого… давай ко мне в бригаду иди и на хлам всяческий сам теперь себе зарабатывай». И он пошел. Ну а потому как папа Гошкин был человеком не только суровым, но и справедливым, вкалывал Гошка в той строительной бригаде каждое каникулярное лето месяца по полтора от звонка до звонка, спины не разгибая и поблажек от папы-бригадира не ожидая. Так вкалывал, что первого сентября приходил в школу с мозолями на ладонях, которые только рубанком снять можно было, а сами кисти рук в пальцах своих имели устойчивую форму, под черенок лопаты и ручки носилок хорошо сложенную. Такую форму, будто Гошка все время в каждой руке по стакану или подзорной трубе держит. Держит и не выпускает. Да после таких «трудовых будней» поездка в спортивный лагерь, куда Гошке, как выдающемуся спортсмену, каждое лето на месяц ездить положено было, просто выездом на расслабляющий курорт казалась. Три тренировки в день? Кросс десять километров раз в неделю? Силовые каждый третий? Да ну, ерунда! Это же не труд, это же просто праздник какой-то! Но папа Гошкин, человек суровый и его же, Гошку, учивший, что все начатое нужно делать хорошо и доводить до конца, в некоторые годы Гошку в лагерь не отпускал и, почитай, до самого конца августа в нем трудовые навыки и любовь к тяжелому физическому труду воспитывал.

Вот таким вот, ко всем тяготам армейской жизни и лишениям строевой службы хорошо подготовленным, прибыл Гошка в тот штаб. И никакими его по большому счету трудностями напугать нельзя было. Ни поездкой за тремя тоннами рассыпного цемента, который пятилитровым ведром из огроменной кучи зачерпывать нужно было и в кузов грузовика переносить. Ни покраской стен масляной краской в подвале непроветриваемом, когда под утро, а красили, понятное дело, ночью, контуры подвала расплываться начинали, и приходил к нему розовый слон, предлагая в шахматишки поиграть. Ни круглого перетаскиванием, ни квадратного перекатыванием, вообще ничем из того полезного, что советский солдат в своей войсковой части делать должен был, напугать его было нельзя. Оттого и был Гошка на хорошем счету у своих отцов-командиров. Оттого и прочили ему звание сержантское и службу до самого дембеля при том штабе, а вовсе не захватывающую поездку в целях выполнения интернационального долга в Республике Афганистан, для которой в его родной роте всех «бойцов» тогда и готовили. И светила в таком случае сержанту Гошке спокойная жизнь в сытом и тихом штабном омуте с периодическими отлучками домой на выходные, потому как, чтобы до дома доехать, нужны были всего лишь одна ночь и шесть рублей на билеты в плацкартный вагон.

Но случай неказистый все-таки произошел, все планы про уютное сержантство насмарку пошли. И вот как это дело случилось.

Штаб располагался не в самом центре столичного Ташкента. Отнюдь. Район этот в те времена был ближе к городской окраине расположен, и название эта местность носила вполне себе мирное, я бы даже сказал, женственное: «Светлана». Дальше, по движению трамвайных путей от центра к окраине, сразу за «Светланой», располагался район «Высоковольтный», что, конечно же, пусть и не по-военному, но все ж таки более мужественно звучало. Но согласитесь, служить «на “Светлане”» куда как сильно приятнее, чем «на “Высоковольтном”». Однозначно приятнее! Ну и вот… А оттого что это не центр городской, строениями многоэтажными зажатый, было у командования в свое время места достаточно, чтоб вокруг штаба не просто парчков и дорожек всяческих проложить и танков с пушками на постаментах повыставлять, но еще и небольшой жилой городок затеять. Его и затеяли. Затеяли, чтоб товарищам генералам, которых в том штабе из-за высокой значимости его служило многократно больше, чем солдат и прапорщиков, не по квартирам съемным вдали от места прохождения службы мыкаться, а прямо тут же рядышком в комфортных условиях малоэтажных строений век свой коротать.