В дополнение ко всем этим открытиям выяснил Загоруйко, тогда еще ефрейтор срочной службы, что родная армия настолько богата, а учет этому богатству настолько слаб, что человек, в определенных упражнениях умелый, немного от того богатства отщипнув, практически не рискует ничем и даже напротив, пользу Родине приносит. А все от того, что вместо имущества, домой ловко умыкнутого, в родную армию обязательно нового в двойном размере привезут, и стало быть, промышленность работает, заводы гудят, а советские труженики вовремя заработную плату получают. Ну чем не красота? Красота. Одного только в этой стройной и логичной схеме Загоруйке не хватало – собственного дома, куда все, изнуряющим трудом добытое, принести можно было бы. Ну не понесет же ефрейтор Загоруйко честно добытый ящик гвоздей в солдатскую казарму, где ему, военнослужащему срочной службы, с остальными такими же солдатиками в тесном дружеском кругу обитать положено. Ну, может, и понесет, конечно же, но только смысла в этом никакого.

Проблемка, однако же, оказалась незначительной и решалась легко и виртуозно. Нужно было в специальной школе малость поучиться и, звание прапорщика получив, в непомерно богатой армии навсегда служить остаться. И тогда обязательно квартиру служебную выдадут, и вещевым довольствием не обидят, и, вот ведь богатеи и расточители, еще и зарплату, вполне себе приличную, платить станут. Правда, в армии это называется денежным довольствием, но, как ни крути, все одно – зарплата. Ну вот согласитесь, друзья мои, что это замечательное и элегантное решение. Для государства, как мы уже сказали, экономически необходимое, а для Загоруйки материально обеспечивающее. Оттого не особо долго раздумывая и быстро жизненные планы, в которых он допрежь себя исключительно передовым механизатором и мужем агрономовой дочки видел, перекроил Загоруйко в пользу служения Отечеству и в прапорщики подался.

Прапорщиком он как и был, так и на пенсию в конце концов вышел, вполне себе справным. Не хуже и не сильно лучше остальных. И даже потому, что чувством жадности Боженькой обделен был и чрезмерным скупердяем не считался, в среде офицерской долгое время уважительно Мироновичем поименовывался. А вот в Картофаны ему окреститься не повезло из-за старинной армейской забавы – солдатиков, положенный срок сполна отслуживших, домой по демобилизации на все четыре стороны распускать. Как такая именная трансформация случиться могла и причем тут солдатики с корнеплодами семейства пасленовых, не у всякого в голове сразу в стройную конструкцию сложиться может. Да ни у кого, если всю историю в деталях не рассказать, сложиться не может. Но вы не переживайте, я сейчас все по порядку и в подробностях расскажу.

Для начала же, прежде чем я к картошке и Загоруйке полностью перейду, всем и каждому следует понимать, что в армии, как, впрочем, и на «гражданке», прозвища сами по себе не рождаются и к людям, до того момента собственными именами и фамилиями поименованным, ни с того ни с сего не прилипают. Для зарождения прозвища особые условия требуются. Вот назовут, к примеру, человека Кривым, а он ровный, как жердь сосновая! И что, вы думаете он до конца дней своих в Кривых проходить сможет? Это вряд ли. А вот если он по жизни прямой, как лазерный луч, но в дополнение к этому фамилию Криволапенко, например, имеет, так все очень даже может быть – Кривым на всю жизнь в общественном сознании останется.

Да вы для наглядности хоть близкого друга нашего Богдана Мироновича возьмите, такого же прапорщика, не совсем гордо, но все-таки носящего прозвище Нюх. Прапорщиком Нюх был не таким славным, как Петькин Загоруйко, и потому солдаты его не очень-то жаловали. Нюху же любовь и уважение рядового состава не требовались, поскольку был он человеком нелюдимым, замкнутым и на всякий вопрос имел собственное мнение и ответ. В общем, так себе, нелюдимый человечишко. Был он удивительно тощим и искривленным в нескольких местах своего длинного тела. Длинного, потому как эту худую штакетину, на которой форма любого, пусть даже самого маленького размера, болталась, как старый пиджак на огородном чучеле, называть «рослой» язык просто не поворачивался. Длинной – всегда пожалуйста, но рослой никак невозможно. Лицо Нюха, вытянутое в сторону огромного, заострившегося носа, больше напоминало морду любознательной крысы, которая в вечном поиске чего-нибудь полезного рассматривала всякий предмет вокруг себя как потенциальный объект кражи и присовокупления к своему домашнему хозяйству. Крал же он практически непрерывно и абсолютно все, что не было прикручено насмерть или не несло на себе отметки «совершенно секретно».