В иллюстрацию этого утверждения вспоминается мне случай один.

Такой случай вспоминается, когда молодую энергию почти отслуживших «бойцов» и их же неуемное желание поскорее домой сбежать, войсковое командование в собственных интересах корыстно поиспользовало, а потом некоторое время в растерянности затылок расчесывало. Дело это в осенне-зимнюю призывную кампанию состоялось, когда по осени одних мальчишек в армию забирали, а других, которые уже два года честно отслужили, по домам распускали. Произошло это событие в Сибири, в окрестностях населенного пункта, расположенного много севернее зоны благоприятного земледелия. В дополнение к мирным жителям стоял там испокон века воинский гарнизон и, я на это искренне надеюсь, еще многие века там простоит, покой и благоденствие страны обороняя.

Ну так вот, командир одной из рот этого гарнизона, в звании майора пребывающий и при этом сильным частнособственническим инстинктом наделенный, воспользовался необъятными просторами родины в этой части глобуса и на окраине гарнизона себе огородик разбил. Небольшой такой огородик, складненький. Всего-то пару гектаров государевой землицы под собственные нужды и занял. Если честно, в тех краях даже с десяток гектаров в своих интересах умыкнуть – это все одно, как если в подмосковном Дмитрове под собственными окнами полтора квадратных метра муниципальной землицы под клумбу занять. Никто не заметит и возражать не станет. Для чего ротному такой огород в зоне рискованного земледелия потребовался, совершенно не понятно. По тем климатическим условиям, где этот чудесный край расположился, не только помидоры с патиссонами, но и картошку со свеклой сажать вполне себе рискованно. Это не просто зона рискованного земледелия, нет, это зона почти что полного отсутствия земледелия. А он – два гектара! Ну да ладно, не суть… Была такая возможность, вот и присовокупил бравый военный к своей неучтенной собственности дополнительный кусочек земли, на котором две деревни при желании разместить можно было бы. Присовокупил и в каждое короткое лето туда всей семьей на трудовую повинность согбенного дачника выезжал, в том неимоверное удовольствие получая.

Но со временем начал задумываться майор о том, что земельная собственность, не обнесенная надежным забором, теряет всякий флер и красоту, а также рискует оказаться в руках еще какого-нибудь землепашца в погонах, решившего, что раз забора нет, значит ничье. А раз ничье, то брать не просто «можно», а даже «нужно». Заселилось это крамольное опасение в майорской голове и не давало ему спокойно кушать в обед и спать по ночам. Мучило и терзало яркими картинами о том, что вот прямо сейчас ползет по его землице какой-нибудь капитан Захарьев и, радостно улыбаясь, его родимые сотки в свою капитанскую собственность захватывает. И вздрагивал майор, просыпаясь посреди ночи, а потом, придя утром на службу, с подозрением и даже некоторой ненавистью косился на Захарьева, спинным мозгом чувствуя, что замышляет капитан. Совершенно точно – замышляет!

В конце же концов, устав от болезненных терзаний в ожидании горькой утраты, майор решил закрыть вопрос раз и навсегда. Забор он решил поставить. Ну не вкруг всего участка, конечно же, а хотя бы там, где Захарьев и иже с ним частенько по кустам шастают и чего-то там выискивают. В общем, в тех местах, где живой люд частенько прохаживается. На надежное каменное сооружение майорского денежного довольствия, конечно же, не хватало, а ждать, когда, до генерала дослужившись, деньжат побольше получать можно будет, у него времени не было. Потому, потратив почти месячный доход семьи, накупил майор березового пиломатериала, из которого, собственно, возводить забор и запланировал. Штакетины и рейки блестели свежими спилами и пахли непередаваемым ароматом еще совсем недавно живого дерева. Свалив пять кубометров березовых палок на ближнем к дороге краю своего необъятного участка, майор осознал, что с задачей ограждения родимой пашни он в одиночестве будет справляться ровно до пенсии. Это было очень долго, и ему не понравилось. Нужно было срочно что-то придумывать.