Он приблизился к стене и стал обследовать свою ловушку. Через несколько минут Фёдор Анатольевич понял, что его положение гораздо серьёзнее, чем он думал. Яма была широкая – метра два в поперечнике – и глубокая, слишком глубокая, чтобы он мог дотянуться до её края, даже встав на цыпочки. Цилиндрическая, она чуть сужалась кверху, и Фёдор Анатольевич почувствовал себя мухой, попавшей в чернильницу-непроливайку. Это впечатление дополнялось ещё и тем, что вода в яме была тёмной и вязкой от растворённой глины.

Итак, бывший председатель колхоза стоял в затхлой, тёплой воде и решительно не знал, что делать. Весь его пятидесятилетний жизненный путь и двадцатилетний опыт управления колхозом не подсказывали ничего, что могло бы помочь в сложившейся ситуации. В конце концов, не каждый же день он попадает в ямы! Вот разве что…

– Помогите! – неуверенно крикнул Фёдор Анатольевич и робко прислушался. С одной стороны, ему безумно хотелось, чтобы кто-нибудь услышал его, с другой – было бы очень неловко, если бы хоть кто-то увидел его в таком глупом положении.

Брат Василий, наверное, давно уже дома, спит без задних ног, а какой ещё идиот попрётся ночью через лес по старой заросшей тропинке? Только он – Фёдор Анатольевич – и этот палёный коньяк!

Через полчаса он, отбросив всю скромность, уже во весь голос кричал и звал на помощь.

– Господи! – бормотал он, окончательно охрипнув. – Есть суббота, есть яма, есть христианин, попавший в эту яму, но где же шатается этот добрый самаритянин, о котором рассказывал брат Василий?!

Ещё через полчаса он выкрикивал своё «Помогите!» осипшим голосом при каждом звуке, долетавшем из леса. Ни на что не надеясь – просто чтобы что-то делать.

– Но он должен выбраться! И он обязательно выберется! Вот только станет светло, и он наверняка найдёт выход из этой дурацкой ситуации! Завтра он ещё посмеётся с Васькой над собой и своим страхом, рассказывая об этом приключении. Вот только рассветёт…

Он ужасно устал стоять, но не садиться же в воду… А, впрочем, что он теряет!

Фёдор Анатольевич сел в лужу, с огромным облегчением вытянул ноги, привалился к стене и стал ждать рассвета.

***

– Да что с тобой сегодня, Лахесис! Ты зачем нить этого Щенникова параллельно с линией щенка заплела? – Клото вновь всплеснула руками.

– Ой! – зарделась Лахесис. – Спешила нагнать и, видимо, не туда посмотрела.

– Поспешишь – людей насмешишь. – Подошла Атропос и указала своими золотыми ножницами на сложный узор в переплетении судеб. – А это что за третья нить? Кажется лишняя!

Ножницы щёлкнули.

Клото подняла листы со стола Лахесис. – Откуда вообще взялась, эта нить собачьей судьбы? Геката забыла?!

– Не знаю, может быть… И что теперь делать? – Лахесис задумалась. – Кого оставить: щенка или Щенникова?

– Может, обе обрезать? – Лахесис кивнула на злосчастные нити. – Что скажешь, Атропос?

– Нет уж! – Атропос поджала губы. – Сама думай, как теперь выкручиваться. Я и так всегда ваши ошибки правлю. А пациенты именно на меня жалуются начальству!

– Рабочий день закончен! – в зал заглянула Урд из бригады Норн. – Девочки, идёте переодеваться? Не знаю, как вам, а мне хочется быстрее снять эту спецодежду!

– Да, да, идём! – откликнулась Атропос. – Сейчас я только бахрому справа подравняю…

В раздевалке мойры и норны приняли душ и наконец вышли из своих рабочих «БАМов».

– И зачем начальство требует, чтобы мы работали в них? – ворчала Клото, ставя свой златокудрый кареглазый БАМ в специальный шкафчик, заполненный питательным раствором. – Я и так в изоляторе в таком же сотни лет провела…

– Ну, тысячу раз же это обсуждали! – ответила Атропос. – Во-первых – чтобы не шокировать пациентов своим видом, когда они прибывают сюда на перевоплощение. Даже привратник Пётр их в спецодежде встречает. А во-вторых – чтобы мы лучше понимали их возможности и не назначали им процедур, которые они не могут выполнить.