Был произнесён соответствующий моменту тост, кем произнесён, сейчас затрудняюсь сказать, да и не важно, главное громко и с выражением, от души был сказан.

Махнули мы с Борисычем «чайку» и… А далее произошло то, что вспоминается с содроганием.

Для меня исчезли все звуки, доносящиеся из открытого окна, полный штиль наступил, космическая тишина настала, и воздух в лёгких пропал, полный вакуум образовался. Не вздохнуть, не п… не получается. Жуть. По телу волна пошла, довольно ощутимая, сверху до низу покатилась, а за ней мурашки шибко, ходко так запрыгали, до самых пяток, куда дальше поскакали, не знаю, дальше только пол, по нему, видать, рассеялись. Ну, да бог с ними, не до них.

Кое-как отдышался, чувствую, что пока говорить не могу, сиплость в голосе, слова не проталкиваются.

Ладно, думаю, не навек же я онемел, должно рассосаться, обязательно должно, а как же иначе.

Кое-как до минералки, не глядя, на ощупь, судорожно дотянулся, глотнул, чтоб бурю внутри поднявшуюся успокоить, помогло, утихомирилась.

Вот и другая волна по мне пошла, не такая, как до этого, а тёпленькая, приятная, вот уже и жарко мне стало, аж распирает всего.

Приоткрыл кое-как слезящиеся глаза, на Борисыча глянул, жив или как. Похоже, и его цунами ощутимо накрыло, вон как дрыгается, как мешком пришибленный, вроде как «падучая» на него напала. Нормально, живой, значит. Похоже, и к нему дыхание вернулось, хлюпает чего-то, но тоже пока без слов. Глаза у него, видно, раньше моих открылись, тоже со слезой, но заметно увеличенные в размерах, как у жены вождя пролетариата на закате юности, пучеглазые. У меня не выпучились, поскольку они по жизни узковатые, а у него, нате вам, выпучились. И лицо у Борисыча колер сменило, да ещё и округлилось заметно, морщинки разгладились. Я своё потрогал, дабы убедиться – задела меня такая же метаморфоза или как. Потрогал свою морду лица и убедился, задела. Похоже, ещё покруче Борисыча задела, на ощупь даже определил её несоответствие нормальному размеру. Забеспокоился было, а потом рукой махнул, не лопнула, и ладно.

Припал Борисыч к минералке, мною протянутой, до конца её выдул. Палец на меня наставил, сказать что-то хочет, но пока безрезультатно, пришлось ему палец обратно загнуть. Терпит, бедолага, как и я.

Отдышались вроде, не хлюпаем, кадыками не дергаем. Дышим, конечно, ещё неровно, но хоть и прерывисто, но дышим, уже хорошо. Разглядываем друг друга, Борисыч почему-то удивлённо на меня смотрит, но молчит. Тактичный он человек, не хочет, видно, меня расстраивать за мой вид. Хорошо, что он себя не видит, а то бы не так удивился, поэтому я тоже на этом «видном» месте вопрос не затрагиваю, не заостряю, хотя очень хочется. Такту у меня в отличие от него маловато, потому и хочется.

Вот и улыбочка у Борисыча образовалась, премиленькая такая, блаженная. У меня-то она давно нарисовалась, аж к ушам норовит дотянуться, то ли от удовольствия, то ли перекосило меня, не знаю. Зато слух вернулся, даже обострённее стал.

– Борисыч, что это было? У меня такое ощущение, что употребил я бомбу, даже не знаю, как сказать, в каком она была тротиловом эквиваленте! Но жахнула изрядно. Что-то ты с «заваркой» перемудрил, а? И на прибор зря мы грешили, у него шкалы не хватило, вот он прилег на бок и правильно прилег, чего зря попусту болтаться.

– Ты давай закусывай, не останавливайся, щас пройдёт. А с «заваркой» все нормально, всё согласно технологической карте.

– А хорош «чаёк», очень хорош, жалко, друганов наших нету, вот бы заценили.

– Успеют, для них стараемся, тут на всех с запасом хватит.