Одного взгляда хватило, чтобы опознать рюкзак Художника.

– Там, во внешнем кармане, была записка. В случае чего все вещи передать тебе, – угрюмо объяснил сталкер, тяжело опускаясь на табурет.

Дым вздохнул и поставил перед Хохотом стакан. Выпили молча, не чокаясь.

– Давно? – спросил Дым.

– Четыре дня назад. У самой границы болота.

– Мутанты или…

– Или, Дым. – Хохот собрался с мыслями. – Я и сам не знаю, что это за «или» такое. Аномалий в том месте отродясь не было, я специально проверил. Мутанты бы разорвали и клочков не оставили, сам знаешь. Пришлось бы потом по всему болоту кишки собирать, если б хоть что-то осталось. Радиацию исключаем тоже. Художник наш успел себе костюмчиком разжиться. Костюмчик, кстати, я тоже проверил для очистки совести.

– Люди?

– Нет же, Дым! Ни огнестрелов, ни ножевых. Даже признаков отравления нет или следов удушения, представляешь? Вообще никак на насильственную не тянет… Комбез, снаряжение, оружие, все при нем и все в абсолютнейшем порядке. Даже противогаз, и тот нормальный.

Хохот замолк, словно ушел в себя. А Дым не торопил с рассказом, понимал.

– Знаешь, дядь, он улыбался.

– В смысле улыбался? – переспросил бармен.

– Встретиться мы должны были у болота. Там я его и нашел, – принялся рассказывать сталкер. – Лежит в траве, руки раскинул в стороны, рожа такая счастливая, будто смысл жизни внезапно нашел.

Ну, сам знаешь, говорили, он частенько так в траве валялся, всё в небо над Зоной пялился. Вроде как вдохновляло оно его. Говорил он что-то такое интересное про особенности здешней атмосферы, оттенки синего и серого и способы цветопередачи в живописи. Красиво говорил, умно, заслушаться можно было. И залипал временами на зоновское небо, будто гипнотизировало оно его.

Вот я и подумал, опять человек вдохновения ищет. А когда ближе подошел…

Хохот вздохнул и протянул Дыму пустой стакан.

– В общем, подошел я к нему тихонечко, хотел попинать в шутку. Глядь, а у него глаза как стеклянные уже. И улыбка эта… Будто самым счастливым человеком на земле помер. Словно до смерти его загипнотизировало небо над Зоной. Жутко мне от такого стало, честно говоря. Не видел я, чтобы в здравом уме люди так улыбались.

Прав ты оказался, Дым. Как чувствовал. Чуть больше полугода протянул наш Художник и кончился внезапно для всех. А как и от чего кончился, вопрос мутный.

Я вот, сам видишь, последнюю волю исполняю. Притащил шмотки его к тебе.

– Похоронил? – мрачно отозвался Дым.

– Обижаешь. Не оставлять же мутантам на съедение.

– Может, аномалия какая новая образовалась после Выброса?

– Но я-то живой, как видишь. Даже одним куском.

– Тоже верно, – задумчиво кивнул бармен.


***


Про рюкзак, ответственно принесенный Хохотом, Дым вспомнил лишь под вечер.

Помимо обычного для сталкеров барахла, в рюкзаке была аккуратно перевязанная бечевкой папка с просьбой доставить по указанному адресу в случае, если с владельцем что-то случится.

– Смотри-ка, знал ведь, куда шел. Подготовился, – проворчал Дым, раскрывая папку, и замер…

С первого же рисунка, мастерски выполненного простым карандашом, как живая, смотрела Динка…

Расскажи мне сказку


– Тебе тут медом намазано что ли? – ехидно поинтересовался Дым у стоящего на пороге Хохота. – Раньше почти не объявлялся, а теперь, можно сказать, за уши из бара не вытащишь.

– Все б тебе паясничать, – пробурчал сталкер, швыряя рюкзак в угол. – А я, может, понять хочу.

– Понять что?

– Правду, Дым. Про девчонку эту, Динку. Не просто ж так она тебя зацепила. Да так зацепила, что ты после смерти ее до сих пор места себе не находишь. Ты пойми, я ведь не слепой, вижу, как ты душу себе рвешь да к бутылке тянешься, пока не заметил никто.