Сколько уж я пыталась объяснить куратору, отказавшему меня взять со всей группой, что я с ребятами на одном курсе – всё бесполезно! Даже то, что мужчине пришлось задержаться на непозволительное время, рассматривая мои жестикуляции и внимая мой выговор немецкого, не оказало на него ни малейшего впечатления.

Бесполезно!!! Он меня внимательно выслушал, спокойно улыбаясь, а потом просто поручил своей секретарше сопроводить меня на… на консультацию, блин!!! Консультацию его студента, обучающегося на ВТОРОМ курсе!

Чёрт возьми! Я никогда высокомерием не страдала, или чем-то в этом роде, но! Придя в актовый зал кампуса «Гуммерсбах», кипела от злости!

Даже интересная лекция щуплого паренька, у которого даже очки-половинки горели энтузиазмом, не смогла заглушить задетую гордость, обиженную за всю родную нацию.

«Ну, мы же не дебилы, в конце концов!!!»

В завершении мастер-класса решила приглушить это не слишком приятное чувство, пока оно не переросло в гордыню.

«Ну, посижу здесь. Ну, посещу пару лекций, которые мне преподнесут исключительно на немецком языке… ничего! Зря, что ли, в школе золотую медаль выстрадала!? Сиди и слушай!»

Так моя неделя и пролетела.

Никто толком на меня внимания не обращал, потому что сидела я среди немецких первокурсников, толком ещё не знающих друг друга, так как их учёба только-только началась, как и в уваровском универе. Внимала каждому выступающему, даже нашла для себя ни мало полезного, что уж тут сказать? Хотя бы в этом куратор оказался прав.

Единственное угнетало: вторая неделя началась, а я всё кукую!

Терпение сдало в среду, когда блеющая девица с кафедры, уткнувшись носом в свой реферат… натурально читала мою курсовую!!!! Ту, которую я две недели назад сдавала нашему Борисычу! «Гидравлические машины, гидроприводы и гидропневмоавтоматика»!!! Тут даже на антиплагиат проверять не требовалось! А почему?! Да потому, что я курсовую писала на немецком, чтобы сюда попасть, употребляя производственный лексикон и технический дойч!

Вечером к Машке забежал Женька, сейчас редко появляющийся: работа над проектом подходила к логическому концу. И я, отступив от правила «никому не жаловаться», задала вопрос: «Долго ли они, болезные, слушали консультации немецких второкурсников?»

Ермолин долго ржал. Потом признался… и Маша за это признание чуть брюнета не четвертовала.

– Да Генрих просто в ярости, что эээ… мягко говоря «школата» оказалась на его попечении. Он считает, что тебе вообще не место здесь. Постоянно возмущается, что экстернат Самойлова его уже достал. «Посредственностью» тебя называет. Ребята по-началу дулись, а теперь тоже ржать стали, наблюдая за твоими походами в актовые залы консультантов.

– ЧТО!?

Я по-настоящему разозлилась.

Машка тоже:

– Вот и кто ты после этого!? Не мог сразу сказать? А слово замолвить за соотечественницу?!

– Блонди, побойся Бога. Да меня Генрих ненавидит. Я ж его средним родом обозвал… Если начну заступаться за Мотаеву, только хуже сделаю. Да и какая вам разница? – развёл руками Ермолин, обаятельно улыбнувшись. – Всё равно практику поставят. Резона нет. Всё равно, что ты во время неё делала! А Генрих… некогда ему. Не грузи мужика. У него мотогонки. – Заметив, как вытянулось моё лицо, Женька хмыкнул. – Ага, Мотаева. На этот раз поговорка «рыбак рыбака...» проявилась не в самом лучшем своём определении.

– Спасибо за информацию, – натянуто улыбнулась я, пожелав всем спокойной ночи, заверив, что вовсе не обиделась.

И это была правда. Я, действительно, не обиделась… на ребят! И благодарность была не напускная! Только предстоящая война с фрицем на уме!