Валерий Иванович выспросил все необходимое для нашего собора Рождества Иоанна Предтечи и услышал вместе с прямыми множество боковых ответов на вопросы, которые еще только предстоит задать, когда он войдет в дело поближе. Вспомнили еще раз о «мученическом венце» Гавриила и позлословили, что скоро его кафедра будет дробиться и он будет зваться «епископом Комсомольско-на-Амурским и Советско-Гаванским». Валерий Иванович вспомнил недавнее интервью владыки в газете «Факт» под названием «Перестройка, хозрасчет, прогресс». Предприятие, а не Церковь. Отец Зинон машет рукой:

– Боюсь, опять путь будет избран ложный. Разве сейчас до пышности, до эстетических пиров в обустройстве храмов, когда внутри все до дна разорено. Сейчас бы не сотни храмов брать и не стяжателей художественных множить, которые прилепились к церковным заказам, а основы искать. Да только ку-у-да… А власти еще это поощряют, может не без тайного умысла: пусть побольше берут, не до Бога будет, СМУ и тресты замучают, а заодно, глядишь, и внешнюю работу сделают, приберут, что могут. А там понастроят мертвой мишуры, истощатся и во второй раз оставят народ сиротой, с одними декларациями про «общее дело». А до духа все равно не дойдут – деньги замучают, как бы ни прятались за духовный словарь. Везде, везде надо было бы назад… Вот с Крыпецким и другими новыми монастырями – это ведь не естественное рождение, а умом взятое благо, значит, уж и не благо – от ума-то. Вон пчелы жужжат. Когда улей полон, рой вылетает, и, значит, пора ставить новую колоду. А если отсюда взять и туда посадить, то и тут сойдут на нет, и там не приживутся. С духа, с духа надо начинать, с восстановления церковного дыхания. А то мы начинаем с уверенности, что монастырь принесет доход, – это при общем-то нестяжании…

Отдаю ему книги Николая Кузанского, замечая, что, похоже, характером был в Аввакума – тоже темперамента не мог удержать. Отец Зинон вспоминает:

– Я говорил вам, что Аввакум у Клыкова не похож?

Валерий Иванович:

– А каким он, по-вашему, был?

– Маленьким. Уж очень был заводной – такими обычно маленькие бывают. В Устюге его дюжие молодцы не потому на себе перли, что больно крупен, а потому, что уж больно, видно, верткий был и злой – не удержишь. Чистый вон наш маленький петух. Слышите, кричит? Это он большого петуха вызывает. Сейчас встанут друг против друга, головы нагнут и начнут смотреть, не мигая, – в точности Аввакум с Никоном.

Зашли в Покровскую церковь. Деисус почти готов. Рождество и Преображение уже на определенных им местах, мрамор алтарных колонн светлеет – чисто, торжественно, как-то смущающее высоко по интонации.

– Вот стену чуть потемню, трону охрой колонны, чтобы потеплели и чтобы золото пригасить, пущу тонкий, чуть видный орнамент – и все. Наместник все просит фресок, подозревая, что я не пишу их только из лени, желая ограничиться малым. Ну, напишу, сдам, а только ведь все равно знаю, что это не нужно ни монахам, ни прихожанам. И не для них и делаю. Хула, похвала – какая разница. Как умею, молюсь и, как умею, пишу…

Я говорю, что и корить тут некого, потому что монахам и приходу действительно не до того, что они не того ищут и не то видят, что зрение ослаблено и разрушено, а скорее и просто еще не сформировано – слишком мы скоро всего хотим, минуя труд настоящего устроения души.

– Да, вот и Лесков писал, что наш народ крещен, но не просвещен. И с прихожанами я понимаю, но с монахами не соглашусь. Им это должно быть надо. Они – профессионалы. На то шли. А если не «профессионал» (в служении Духу), то – на все четыре стороны. Если не видят, значит, ничего не слышат в богослужении, где порой и епископы «автоматикой» берут. А когда бы слышали, то понимали, что в молитве образ равен слову, и пению, и самой молитве, что тут врозь ничего нет. И каков образ, такова и молитва. А у нас умудряются «духовный опыт» где-то вне богослужения нарабатывать, а в церкви только отбарабанят и опять за «умное делание».