Когда струг с путницами на борту ткнулся в берег затона, с которого начинался когда-то путь по воде для Божидара и Джучи, Белослава – самая старшая из жриц молитвенно сложила руки на груди и быстро прошептала молитву:

– Слава вам, родненькие наши Тарх и Тара, что путь наш водный закончился…

ПламЕна – самая молодая из женщин, не преминула подколоть подругу:

– Не рано ли восславляешь родителей наших небесных, сестра? Я как вспомню, что нам ещё месяц в седлицах на лошадях трястись до Асгарда, так дрожь берёт.

А Ясна – высокая тощая женщина средних лет, на воду пальцем показала:

– Права Белослава! Ты глаза-то разуй свои! Ещё немного и застряли бы мы в пути.

Да, мелкое ледяное крошево, так называемая шуга, уже появилась на поверхности реки. Через неделю-другую ледостав остановил бы до весны небыстрый ход парусного струга по обской воде. Потому и молилась Белослава отцу Тарху да богоматери Таре, что успели жрицы до морозов пройти водную часть пути. Примирила всех Веселина:

– Пойдёмте, сестрицы, на двор постоялый. Девятко поди уж заждался нас.

Девятко был внуком Сбыни, что заведовал местным постоялым двором. У самого Сбыни детей было пятеро, а вот у сынка его – Гудима было аж девятеро! И последыш, родившийся девятым по счёту, и имя получил соответствующее – Девятко.

Давно не наведывалась Веселина в эти места. А они неуловимо менялись прямо на глазах. Рядом с постоялым двором была очищена от леса большая поляна, и на ней густо стояли зимние войлочные юрты кочевников. Если на постоялом дворе останавливались в основном купцы, приезжающие сюда и с юга, и с севера, а также гости из столицы и других городов Тартарии, то в юртах,сменяя друг друга, останавливались порой и на всю зиму отряды нукеров Орду, старшего брата Бату.

После смерти Джучи вся южная часть Большой степи от гор Ирия до Оби входила теперь в улус Орду.

Девятко, ещё молодой могутный мужчина с заметным уже животиком, в это время с работными людьми свозил на дрогах разбросанные по всему лугу копёнки сена ближе к подворью. Как-никак, а зима на носу была, и табун лошадей при постоялом дворе хоть заметно уменьшился числом, да всё равно не меньше ста голов насчитывал. Одно радовало Девятко – бесермены степные, что в юртах жили, от своих лошадок отказываться не собирались, потому и для них работники постоялого двора сено заготавливали, как и для своих.

Увидев путниц, прошедших через воротца ограды, Девятко чуть ли не вприпрыжку бросился им навстречу. Ещё месяц назад курьер из Грастианы привёз весть о том, что надобно будет ему подготовить в дорогу четыре основных и четыре запасных лошади.

А узнав, кто на этих лошадях отправится в путь, он своему шорнику – старику Ефиму наказал седельца сшить помягче.

Услышав гомон на улице, на крыльцо постоялого двора вышел крупный мужчина в рубашке до колен, с непокрытой головой и накинутой на плечи меховой епанче. Это был Некрас, сотник отряда тартарцев. Правда сотни ратников в его отряде не было ещё со времён начала похода армии Витомира к Искеру, где она стала под стяги Бату. Но два десятка казаков, в основном, пожилых у Некраса всё-таки были. Он от того же курьера своё задание получил – обеспечить охрану жриц на пути к Асгарду.

Девятко к тому времени добежал до женщин и стал истово поклоны поясные им отвешивать:

– С прибытием благополучным в обитель нашу, матушки наши святые! Не утомила ли вас дорога по Оби-реке?

Веселина приложила свою озябшую ладошку к вспотевшему лбу мужчины, к которому налипла труха от сена:

– Да погодь ты трындеть! Плыли, плыли и приплыли, чего уж! Дай взглядом тебя окинуть. Ишь, вымахал-то как! Я ведь тебя, Девятушка, мальцом сопливым последний раз видела, а сейчас вон какой стал.