– Ну что, Спиридон? Что сейчас везешь?

– Гостинец тебе везу, Григорий Степаныч! – Спиридон протянул таможеннику увесистый узелок.

Узел тут же исчез в одном из бездонных карманов засаленных шаровар.

– Люблю греков! – довольно пробасил Григорий Степаныч. – Понимающие вы люди! Знаете, чем старику угодить! Людишек-то не везешь?

– Как можно, Григорий Степаныч! – Спиридон ударил себя кулаком правой руки в грудь, в то же время засовывая левой рукой в карман запорожцу одну из хрустящих бумажек Бориса. – Как можно? Что ж я, не понимаю…

– Понимаешь, Спиридон, понимаешь, – Григорий Степаныч ласково похлопал контрабандиста по плечу, – иначе большие неприятности от контрразведки можешь поиметь…

В это самое время возле них появился напарник Спиридона с двумя стаканчиками в руках. Григорий Степаныч ловко прихватил стаканчик двумя пальцами огромной волосатой руки, Спиридон принял второй, они чокнулись и выпили, не расплескав ни капли, несмотря на то что фелюга ощутимо раскачивалась на волнах.

– Будь здоров, Спиридон! – рявкнул старый запорожец. – Ну, пошел я. Обратно из Батума пойдешь – увидимся! Белые тут, красные или зеленые – хоть полосатые, а мы с тобой, Спиридон, всегда тут, в море! – С такими словами он перебрался в свой катер.

Фелюга снова качнулась, будто с нее скинули половину груза. Греки снова распустили подтянутый к рейку парус, и фелюга рванулась вперед, как почувствовавший шпоры конь.

Весь день Борис промаялся в душной тесной каюте и только вечером, когда стемнело, капитан разрешил ему выйти на волю. А днем Борис лежал, раздевшись, истекая потом, и проклинал все на свете. Рана под повязкой не болела, и Борис помянул добрым словом Марфу Ипатьевну и ее целебную мазь. Но совершенно неожиданно воспалился зуб, то есть ранка, что осталась на месте выбитого Карновичем зуба. Щеку дергало и даже, насколько мог определить Борис на ощупь, разнесло. Голова горела, и непонятно было, от внутреннего или от внешнего жара. Сквозь щели в досках Борис мог видеть, что творится на фелюге. Спиридон и его подручный по очереди сменялись у руля. Мальчишка по случаю жары разделся догола, повязал чресла какой-то тряпкой, сверкал на солнце безупречного сложения бронзовым телом и от этого еще больше походил на греческого бога.

Вечером Спиридон открыл тайник и выпустил своего пассажира. Глядя на измученного Бориса с раздутой щекой, капитан поцокал языком, отвязал от пояса фляжку и налил ему такой же стаканчик, как те, что пили они с Григорием Степанычем.

– Ну, господин хороший, ты теперь тоже моряк. Пей, это наша водка, греческая. Да сразу не глотай, во рту подержать надо.

Борис с сомнением взял в рот коричневую жидкость, рану обожгло огнем, а когда он от неожиданности проглотил, глаза вылезли на лоб: показалось, что он выпил стакан расплавленного свинца да еще к тому же в желудке разорвалась граната-лимонка. Спиридон смотрел на него, усмехаясь:

– Что, крепка водка? Какова наша жизнь, такова и водка. Привыкай: жизнь сейчас у всех крепко настояна.

Грек развеселился и протянул ему полкалача, несколько помидоров и сосуд с вином. После еды Борису стало лучше, безумно хотелось только курить. Спиридон отсыпал ему табаку и дал кусок газеты «Крымский курьер», выходившей в Симферополе. В газете было напечатано стихотворение местного рифмоплета, воспевающее Деникина. Борису достались такие строчки:

Что обрел Деникин, осталось неизвестным. Борис пожал плечами и свернул папироску. Лежа на тюках под небом, усыпанным крупными яркими звездами, Борис предался невеселым размышлениям. Его настораживало то, что слишком легко удался побег. Ведь Горецкий говорил, что они еще обсудят многие вещи, что Борис должен отдохнуть, выспаться. И тут очень кстати приходит Карнович, Борису помогают бежать. Фелюга стоит наготове. Да, но контрабандисты-то настоящие… Ну так и что же, они небось давно у Горецкого прикормлены, не зря Ахметку знают. А может быть, это ловкий ход? Выпустить его в Батум без документов и считай что без денег – почти все он отдал грекам, – а потом наблюдать за ним и смотреть, куда побежит? К англичанам ли, к туркам, либо вообще в советскую миссию? Только за каким чертом Борису делать у них у всех, ему в Крым надо…