Склонившись, боярин попятился к двери.

– Ты, вот аще что, – шёпотом остановил его князь. – Вели там Владелину покликать. Боязно мне её одну оставлять да ехать надобно.

– Да как же одну, князь-батюшка? – зашептал в ответ боярин. – А я на что? И воевода Артемий Силыч с дружиною при ней. Да и ты, чай вскорости воротишься.

– Верны речи твои, да только печаль чёрная очи застит. Тоска лютая гложет, спасу нет! Кабы чего не вышло худого! И Зоремир, вишь, пужает! Покуда не ворочусь, вели ратникам, что при княжне поставлены, как себя её беречь. Тайну блюсти пуще прежнего! Поди-ка супостат какой прознает – беды не миновать!

– Ох, князь-батюшка! Беда-то вона за стенами ходит, копья, стрелы вострые вздымает, сабли да мечи точит! И ладно бы одни басурмане, так и соседи в нашу сторону взор обратили. Всё глядят, что у нас, да как? Засылают людишек, крамолу ищут! Долго ли ещё нам получится скрывать тайное?

– Сколь потребуется, столь и будем скрывать! – цыкнул на боярина князь. – Я бы и рад остаться, да не могу. Как град поставили, так всем земли эти надобны стали. Того гляди на Рязань рать поднимется! Посему заступничество Муромского князя нам пуще прежнего потребно. А ты дело своё знай, да за порядком следи.

– Всё исполню, княже, не кручинься, – пыхтя, боярин ещё раз поклонился и вышел вон.

– Княжича Владислава к князю! – послышался удаляющийся голос тиуна7.

Оставшись в одиночестве, Мстислав Игоревич медленно подошёл к массивному столу, примостившемуся в углу под оконцем, и засунул свиток с худыми новостями в дорожную суму, поглубже.

Скрипнула дверь. Кланяясь, в палаты вошёл невысокий щуплый служка. Следом за ним два отрока внесли княжеское походное одеяние, сложили всё на лавку, отвесили земной поклон, и, не поднимая голов, вышли.

– Изволишь ли, княже, снарядиться? Одёжа твоя готова.

– Да, путь неблизкий, поспешать надо.

– Батюшка!

В светлицу вбежал княжич в новом зелёном аксамитовом8 кафтане с золотыми зарукавьями, украшенном шитой каймой, и такого же цвета сафьяновых сапогах. Заприметив огнищного9, суетящегося у княжеских сундуков, смутился и замер посередь светлицы.

– Скройся, покуда не позову, – приказал князь служке.

Огнищный, не поднимая головы, отвесил поясной поклон и вышел, плотно прикрыв за собой дверь.

– Чадо моё!

Быстрыми шагами Мстислав Игоревич подошёл к наследнику и обнял, спрятав от волнения лицо в волосах Владислава.

– Случилось недоброе, батюшка? – отстранившись, княжич будто почувствовал неладное.

– Слухи дошли – неспокойно в округе, – присаживаясь на лавку и увлекая его за рукав, начал князь. – Пока меня в Рязани не будет, держи ухо востро. Коли случится чего, не мешкай, дай знать в Муром. Вернее станет послать двух гонцов – по реке и по земле.

– Отчего тревожно тебе так, поведай! Худые вести? – княжич смотрел с волнением и трепетом.

Мстислав Игоревич тяжело поднялся, подошёл к столу, сунул руку в дорожную суму. Поначалу хотел достать грамоту от Зоремира, да передумал. Взял ту, что лежала на столе, и подал наследнику.

– Взгляни! Из-за реки прислали. Ратники повадились, то ли Переяславские, то ли Суздальские, то ли ещё чьи. В боевом облачении являются. Покажутся на берегу, постоят, на Рязань поглядят, об чём-то промеж собой поговорят, походят и уедут. Жители деревни страшатся гостей незваных. Упросили старосту челобитную писать.

– И часто показываются сии ратники? – княжич задумчиво изучал письмена.

– Частенько! Две-три зорьки их нет, потом опять наведаются, жителей распугают, смуту внесут и уедут.

Владислав вернул свиток отцу.

– Много их?

– До дюжины будет. Ты посматривай на другой берег. Мало ли чего приключится. Не к добру это.