– Знаете, что-то здесь не сходится, – вмешался Антон, который долго молчал, погрузившись в раздумья. – Все источники говорят о том, что Разин был человеком довольно уравновешенным. Жестокостью и кровожадностью он не отличался, как говорится, лишней головы не снесет. При этом он обладал таким авторитетом, что подчинялись ему беспрекословно. Одного его слова было достаточно! Дисциплина в войске была железная. Но, что самое интересное, он пресекал аморальное поведение. Не разрешал казакам браниться! По крайней мере без веской на то причины. Вы можете такое представить? Я вот – с трудом. Но самое главное то, что он уважительно относился к женщине и другим не позволял грубого обращения. Запрещал своим бойцам портить девок. Грабеж, разбой в захваченном городе – пожалуйста. А вот девушек не тронь. Не приветствовал супружескую неверность. Наказывал, если узнавал, что кто-то из его окружения ведет себя недостойно и женщину обижает. Это очень необычно для разбойника, вам не кажется? – Антон не ждал ответа, ему не терпелось высказать свою версию. – И вот теперь давайте представим, что человек, который может высечь казака за то, что тот возжелал жену ближнего, со своей женщиной обращается самым негуманным образом. Я сомневаюсь, что такое возможно. Это же противоречит его убеждениям!

– Ты, Антоха, я смотрю, основательно подготовился. Изучил матчасть. Об этом действительно много есть свидетельств, не ты первый обращаешь внимание на такое противоречие. С Макарычем, помню, тоже мы об этом говорили. И в книге его именно так Степан показан: человеком мудрым, гуманным, с высокими моральными качествами. По крайней мере в начале его приключений он был таким. Позже, когда его похождения приняли другой масштаб, когда это стало уже военным походом, многое изменилось. Вышло из-под контроля. Но тут уж, как говорится, на войне как на войне. Там не место для гуманности и времени нет разбираться, поэтому рубили направо и налево. Опять же, все зависит от того, с чьей стороны смотреть. Для врагов он был, понятное дело, жестоким и кровожадным убийцей. А для своих – мудрым и бесстрашным вождем. А где здесь правда? Как оно вообще было на самом деле? Никто точно не знает.

– Как любит говорить мой Антоша, доподлинно неизвестно, – грустно заключила Даша.

– Семнадцатый век, Даш. Люди неграмотные были, писать не умели, – он начал кипятиться. – Основные события зафиксированы, да. Опять же, официальная их версия! Государственная! Про частную жизнь тогда не очень было принято разглагольствовать. Подождите, а Макарыч – это Шукшин, значит? – опомнился Антон вдруг.

– Он самый, – кивнул дед. – Встречались мы с ним. Расскажу вам попозже, коли интересно будет.

В прогулках и разговорах день пролетел быстро. Завтрак был поздний, а поужинать надо было рано, чтобы выспаться перед дорогой: завтра утром снова в путь. Только сели за стол, тут же припомнили Тимофеичу его обещание:

– Вы нам теперь про себя расскажите!

– Ну а что, можно и про себя немного, ежели вам так интересно. Родом я отсюда, из этой вот деревни. Родители мои здесь жили, и их родители тоже. Деревня раньше больше была, после войны кто-то не вернулся, кто-то позже в город уехал, так часть домов и запустовала. А вот в последние лет двадцать и совсем жителей поубавилось: молодежь уезжает, делать-то тут нечего. И я тоже уезжал. Учился в городе, так там и остался. А получилось это вот как: все эти легенды про Степана очень меня занимали. Хотелось знать больше, как оно было на самом деле, с чего началось, чем закончилось. Вот и пошел я на исторический. И сразу для себя решил, что буду изучать все про Разина, – Тимофеич сначала скромничал, но потом разошелся. Да и слушатели ему попались внимательные и любознательные. – Летом пропадал здесь на раскопках. А весь учебный год – в библиотеках да в музейных архивах. Я же, ребята, даже книгу написал. Попозже покажу вам ее. Так вот, после университета остался я при кафедре. А попутно работал в краеведческом музее. Ну и семью завел, конечно. С нею, правда, не очень сложилось. Бывает и такое, – дед вздохнул и продолжил свой рассказ, – и вот что характерно – все время меня сюда тянуло. На родной берег. Родители, когда постарели, хворать начали, я и перебрался обратно в деревню в помощь им. И не вернулся уже. Мы с батей еще раньше дом затеяли строить большой. Отстроили, значит, все как надо. И стали пускать на постой то археологов, то еще каких гостей. Так и пошло. Потом я еще что-то достраивал сам, чтоб посолиднее да посовременнее было. Вот этим и живу теперь.