Не только мастеровитые матросы, отобранные плотники, столяры, каменщики, штукатуры, охотно и сами от себя делали свое дело, но и остальные, все, кого не точила болезнь, и кто не был на вахте, стремились на береговые работы. Корабли «Азов» и «Хотин», фрегаты «Храбрый», «Перун», «Поспешный», «Скорый», «Стрела», «Вестник», «Легкий», «Крым» и «Победа» с рассвета высылали на берег свои команды. Явились сюда и беглые помещичьи люди, и отпущенные солдаты. Среди них были и олонецкие каменотесы, и белорусские землекопы, и галичские плотники со своим нехитрым снаряжением: пилами, топорами, шпунтами и молотками. Все эти пришлые составили с матросами единую семью севастопольцев, да так и остались в созидаемом городе.

Веками безмолвные берега и прилежащие долины теперь гомонили до поздних сумерек, и этой воли к созиданию не могло остановить ни петербургское, ни местное начальство. На рейде стоял тот особый гул портовой стройки, в котором соединились грохот дробимых камней, визг пил, удары топора и над всем этим – все заполняющий, хотя и негромкий, мерный рокот моря. Матросы ворочали глыбы, мерзли в студеной воде и взрыхляли землю, которая еще не ведала лопаты. Они были изыскателями, грузчиками, ломовой силой, строителями и художниками. Не зная этой земли, они находили все, что им было нужно: известь, песок, глину, камень и лес. Поднимаясь вверх по незнакомым, путаным тропкам, они попадали в дикую чащу. Исцарапанные, изодранные шипами, колючками, крючковатыми сучьями, они достигали высот, где росли изрядные деревья, годные для плотников и столяров. Ровный лес был драгоценностью. Целыми днями люди бродили по берегам бухт в поисках полезных предметов, которые иногда дарило им море. Обрывок веревки, старый крюк, корабельные доски – все было нужно.

Снова обратимся к работе В. Головачева «История Севастополя как русского порта": «…Так как все новые дома возводились для общего удобства всех наших новых поселенцев-моряков, то все они, с первого до последнего, с превеликим усердием занимались этой работой – с таким усердием, какого нельзя конечно было встретить у рабочих и распорядителей ни в каком другом случае. По свидетельству современников, добродушие первого начальника ахтьярского порта много оживляло ход работ по сооружению последнего.

Офицеры и матросы, расходившиеся каждый день по окрестным местам для отыскания деревьев на постройку, камня и всего для себя пригодного – по образу поселенцев на полудиком месте – нашли невдалеке от Херсонеса, на берегу нынешней «Казачьей» бухты, четыре грузовые лодки, испорченные во время возмущения ханскими поверенными у здешних обывателей, и покинутые там своими владельцами. Находка эта была очень хорошая, потому что каждая из лодок могла поднимать, по словам Мекензи, по 15 бочек с водою, или же изрядный груз камня. Все наши моряки бросились переводить их водой в южную бухту, ближе к мастерским, и выполнили эту операцию при помощи пустых закупоренных бочек: а притом положили сделать сюрприз своему начальнику, и также освятить приличным торжеством счастливую находку. Описание всего этого церемониала приводим здесь со слов весьма почтенного очевидца и действующего лица, впоследствии знаменитого нашего адмирала Дмитрия Николаевича Сенявина, который в это время состоял флаг-офицером у Мекензи. Напомним, что эскадра расположена была в южной бухте и адмирал Мекензи находился на своем фрегате и что, для выполнения сюрприза татарские лодки приведены были к месту, избранному под адмиралтейство ночью".

Дмитрий Николаевич Сенявин

«Это было уже на рассвете, – говорит Сенявин. – Я послал баркасы, каждый на свое судно, с приказанием, чтобы немедленно присланы были на берег все плотники, со всеми наличными досками и гвоздями, кузнецы с кузницами и с инструментами, а баркасы с фальконетами, и при них по тридцати холостых зарядов; а капитаны смотрели бы, когда адмирал поедет на берег, тогда и они ехали бы за ним. Устроив все, таким образом, я приехал на фрегат в то время, как адмирал только что проснулся; я доложил ему, что Бог послал нам добычу, четыре лодки, и что уже они на берегу. Адмирал весьма этому обрадовался, поцеловал меня и сказал: «Сегодня обедают у меня все капитаны; а с тобою, Сенявин, выпьем мы особо по бутылке шампанского». В десять часов мы позавтракали и поехали на берег, чтобы осмотреть лодки. Священник был уже в облачении и отслужил молебен, после чего мы все пропели: «Тебя, Бога, хвалим», подняли на лодках флаги, баркасы произвели пальбу 101 выстрелом, потом со всего флота салютовано по тридцати одному выстрелу. В самое это время вошли в гавань для галиота и три казацкие лодки из Таганрога, нагруженные разными вещами для исправления судов наших и первоначального берегового обзаведения. Контр-адмирал Мекензи был вне себя от радости, и когда все выпили по рюмке шампанского, он, приказав наливать по другой, сказал: «Сенявин, надобно теперь, чтобы из этих орудий палили в одно время»; он особенно любил пушечную пальбу, и в тот же момент, по сигналу, началась пальба со всех судов и баркасов; мы все подняли рюмки, поздравляли его, он благодарил и сказал: «Бай гот (Мекензи плохо говорил по-русски – В. Ш.) как это все хорошо устроил Сенявин. Спасибо тебе. Дайте нам вина – выпьем еще по рюмке, за здоровье всех нас. Прикажи налить еще столько же».