– Простите. Извините. – Плетение уже готово. Пока несли Ваню, пока укладывали, я времени даром не терял. – Вот теперь точно в последний раз тебя исцеляю. Надоело, честное слово. Всё, вставай не спеша. Следующего давайте, – скомандовал.

Конечно же, и при другом ранении его вылечу, но надо как-то моего протеже отучать от дурного рвения влезать в самое пекло.

С одним четвертьчасовым перерывом поставил на ноги всех пятерых. Привычно уже отмахнулся от выражений благодарности.

Заметил, ко мне рвётся зачем-то старшина каравана, да перед ним несокрушимой стеной капитан Бюлов. О чём это там толкует баронет Леон? А, да, всё правильно. То, что везли в первых всё же пяти, а не четырёх фургонах, остаётся в собственности торговцев каравана, остальное – наше. Мы это кровью отбили у разбойников. Вот так, кто-то теряет, кто-то находит.

А там что?

– Чего ей надо, Ригер? – крикнул опекуну.

Перед ним молодая круглолицая тётка, что-то настырно ему объясняющая. По виду простолюдинка, такая, по идее, с офицером должна быть вежливее, даже почтительнее, кланяться низко, а не руками размахивать.

– Говорит, что служанка почти миледи. К вам просится пропустить.

– Чего? – не сдержал смешка. – Почти миледи? А она, случаем, ещё и не почти беременная?

Пошутил, и тут же дошло, что это означает. Я ведь тоже от момента прибытия в Неллерский замок до официального признания меня бастардом рода был почти милорд. В узких кругах посвящённых ко мне обращались как положено, а для остальных я был пацаном с неопределённым статусом.

Получается, в столицу везут кого-то, кому вскоре надлежит принять дворянскую грамоту. Почему в Рансбур? Так домен-то королевский. Похоже, такой же, вернее, такая же бастард, как и мы с Юлианой.

– Так что? – посмотрел на меня опекун.

– Так пропусти, – вскочил в седло.

Её звали Альбина, и она вся была такая из себя кругленькая во всех местах, лет тридцати, может, чуть больше.

Служила до недавнего времени в монастыре Наказующих помощницей кастелянши, пока туда, в Фадорскую обитель, не привезли инициировавшуюся крестьянскую девушку, почти девочку. И теперь Альбина вместе с неким наёмником Тимофеем по поручению аббата сопровождают юную магиню к королевскому двору, где в канцелярии её освободят от крепостной зависимости и выдадут дворянскую грамоту.

Что ж, я угадал, вернее, всё правильно рассчитал, почему речь шла о почти миледи.

– Мы ведь числимся слугами обители, ваше преподобие, – посмотрела она на меня преданными глазами. – Тимофей, он сильно ранен. Вы ему поможете?

Да понятно, помогу. Куда я денусь? Среди здешних церковников, надо отдать им должное, то есть нам, корпоративная солидарность на высоте. Какая бы грызня между собой ни была, помощь друг другу стараются всегда оказывать. Тот же родовой клан получается, только очень-очень большой.

Судя по заплаканным глазам, тот раненый наёмник Альбине не просто помощник, защитник и соратник. Уж мой-то опыт подсказывает, что с Тимофеем они провели немало приятных минут близости, и вовсе не платонической.

Поехал за ней, а монастырская служанка почти бежала. Торопилась.

Раненый полусидел на земле у заднего борта повозки, прислонившись спиной к доске, склонённой из фургона, будто сходни, закрыв глаза и держась обеими руками за живот, удерживая кровь. Серьёзная рана. Кто-то сильно пробил, раз даже пластинчатый бронзовый нагрудник не спас, прямо через него удар прошёл.

Господи, а это что за тощее большеглазое чудо свесило ножки с правой стороны кормы повозки и судорожно сжатыми кулачками держит перед собой кухонный нож? Не нож, тесак. Эй, девочка, война-то уже закончилась, пошли домой.