Человеческий детёныш доминировал за счёт своей смекалки и ловкости. Молока на двоих у медведицы не хватало и Санька так заигрывал Умку, что тот забывал о мамкиной сиське и вспоминал про неё, когда Санька первый впивался в сосок зубами. А уж если он впивался, то оторвать пальцы, вцепившиеся в шерсть, было уже невозможно. Что Умка с Санькой только не делал. Но кусать он его уже побаивался, потому что Санькина расправа была короткой и жестокой. Но высасывать всё молоко Санька стеснялся, делясь им с братом.

* * *

Санька сидел у входа в берлогу, когда услышал потрескивание сухих сучьев под чьими-то ногами. Звук шагов приближался и Санька догадался спрятаться под нависающей над входом в нору корягой. Он удивился, но шаги приблизились на столько, что он почувствовал запах идущих. Это были мужчина и женщина. Женщина плакала. Мужской голос что-то тихо говорил. Санька не разбирал слов, но тембр голосов ему нравился. Он не вызывал тревоги.

Появившиеся перед берлогой люди настороженно остановились и стали прислушиваться, и приглядываться. Потом мужик охнул и показал на землю. Женщина упала на колени, что-то разглядывая, а потом заплакала, но не горестно, а радостно.

– Следы! Это его следы! – Вскрикнула настоящая мать, но отец зашипел на неё.

– Тихо! Вдруг она не спит?! Если выскочит, нам…

Он произнёс непонятное слова, но смысл фразы Санька понял.

Женщина стояла на коленях, прижав руки к груди и смотрела прямо на сына, но ничего не видя. Санька тоже смотрел на неё, и вдруг их взгляды встретились. Она дёрнулась, но встать сразу не смогла и показала рукой на…

– Там! – Сказала она шёпотом. – Под корягой.

Отец вгляделся, подавшись всем телом вперёд. Взгляд его заметался, но вскоре увидел и он. Мокша охнул и двинулся было вперёд, но из логова рыкнуло, и он присел от неожиданности. Медведица перевернулась в сторону человеческого детёныша. Из логова появилась лапа и сграбастала Саньку, аккуратно втащив во внутрь.

* * *

Мужчина и женщина просидели у берлоги до вечера, но ребёнок больше не появился и они ушли.

– Главное, что он жив, главное, что он жив, – повторяла мать вплоть до их жилища, не забывая, однако подкапывать землю палкой и доставать съедобные коренья и клубни.

Мокша тоже, словно получив дополнительный заряд бодрости, метался от добычи к добыче. У него был лук. Он то и дело пускал стрелы и мазал редко.

Их деревенька стояла на ближайшем к дубраве берегу узкой речушки. На другом берегу зеленели озимые. От берега до берега был перекинут низенький мосток. Землянка Мокши и Лёксы стояла почти возле реки, потому что для кузни нужна была вода. Однако для кузни нужно было и железо, а вот его-то и не было. Мокша разжигал печь только когда накапливалась работа по починке инвентаря.

Разделав и ошкурив добычу: пару куропаток, крупного дятла, трёх зайцев и двух куниц, Мокша развесил их тушки в землянке под дымоходом коптиться и занялся шкурками.

Лёкса, помыв коренья в реке, какие-то развесила под потолком, какие-то мелко порубила и бросила в небольшой глиняный горшок. Потом растёрла в каменной ступе две горсти зерна и тоже высыпала в горшок, который поставила не на огонь очага, а в некоторое углубление в его каменной кладке.

Повечеряли они остатками дневной пищи.

* * *

На следующий день Санька ждал родителей едва ли не с рассвета и издали услышал их приближение. Он сидел там же, под корягой и думал, перемалывая одну и ту же мысль. И даже не мысль, а тревогу, выражавшуюся в двух словах: «что дальше»?

Но всё произошло банально просто…

Когда мать встала на колени на том же месте, Санька выполз из-под коряги и, быстро перебирая руками и коленями, приблизился к ней и уткнулся лицом в кожушок. Мать осторожно взяла его на руки.